Иван Вострышев - Зимой в Подлипках

— А где дядя Костя?

А сама не может отдышаться. Видно, бегом бежала.

— Ты бы сперва поздоровалась, — говорит Акулина, шагнув навстречу внучке.

— Прости, я запарилась! — Аня обнимает бабушку и целует ее в щеку.

— Зачем тебе дядя Костя? Аль что случилось?

— Зинку поймали!

— Как поймали? — не может понять Акулина.

— Прямо на месте…

— На каком месте? Ты отдышись да толком расскажи!

На кормокухню входит Константин. Без шинели, в сером шерстяном свитере, при фартуке, в офицерской ушанке.

Он улыбается:

— К нам? В такую пургу?!

— Здравствуйте, дядя Костя? Я за вами!

— За мной?!

— Карпов послал.

— Да скажи ты толком, что случилось? — теряет терпение Акулина.

— Зинка воду в молоко подливала…

— Носкова?

— Ну да. Вот мы ее и подкараулили. Позвали зоотехника. Зинка крик подняла. Хотела ведра опрокинуть. Мы ей не дали. А когда Сергей Иванович пришел, она заплакала…

— Стало быть, рекорды-то она на воде ставила? — говорит Акулина.

— Выходит, на воде.

— Я так и думала, что она очки втирает.

— А где она сейчас, Зина-то? — спрашивает Константин.

— В конторе, — отвечает Аня. — Карпов велел вам туда прийти.

— Скажи Карпову, что я сейчас не могу. Поросят кормлю. Когда освобожусь, тогда приду.

И, шагнув вслед за Аней через порог, он добавляет:

— Должен же быть порядок у нас на ферме!

— Так, так! — кивает ему Акулина и, сняв со стены черпак, идет к котлу.

Обедать сели, а Коли нет. Едят молча. Хлебают лапшу со свининой. Корней мрачен как туча. Надюха жует лениво, искоса посматривая на Аню. Затем кладет ложку, вытирает рот ладонью и сердито спрашивает сноху:

— Зачем ты Зинку-то осрамила?

Аня поднимает на свекровь удивленные глаза.

— Кто? Я?

Это для нее так неожиданно, она растерялась и не знает, что ответить. Смотрит на Зину; та сидит, уткнувшись носом в тарелку, с таким видом, будто бы разговор ее не касается. А ссутулившийся Корней обсасывает свиную кость. Кажется, он полностью поглощен этим делом и ничего не слышит.

Надюха сверлит Аню злыми глазами:

— Тебе не стыдно?

— Мне?.. Нет, не стыдно! — отвечает Аня. — Я воды в молоко не подливала! Чего мне стыдиться!

Зинка вдруг встает и молча выходит, громко хлопнув дверью. Через минуту поднимается и Корней и тоже выходит, не проронив ни слова.

Надюха шмыгает носом, фартуком вытирает губы. Ей кажется, что зря она погорячилась, напрасно ворчала на сноху. Что и говорить, Зинка сама во всем виновата. Сама залезла в грязь. А кто ее подталкивал туда? Фрол Кузьмич, вот кто! Он подсказал Зинке, чтоб подливала воду в молоко. «Телята выпьют — не разберут, какая тут жирность!». Это было с полгода назад. Но и до этого у Зинки были высокие удои. И тогда не обошлось без жульничества, и опять-таки с благословения Карпова. У Зины было восемь старых коров. Надои были средние, о высоких Зина и не помышляла. За нее думал Фрол Кузьмич. Захотел он, чтобы в Подлипках была своя знатная доярка. Сидел он однажды у Носковых. Выпил изрядно. Веселый был. Зина тогда подавала на стол. Он сказал ей: «Я дам тебе еще пять первотелок. Они дойными пока не числятся. Молоко от них приписывай старым коровам. Ставь рекорды! За премиями дело не станет! Поняла?»

Зина поняла. Скоро о ней заговорили как о передовой доярке. В районной газете ее портрет напечатали. На собраниях Зину всегда в президиум выбирали. Посыпались ей премии. Карпов куражился: «Погоди, Зина! Орден получишь!». Вот и получила! Сбил девку с толку, ославил на весь колхоз, черт усатый!

Надюха мысленно ругает Карпова на чем свет стоит, но в то же время и оправдывает его. Нет худа без добра! Что ни говори, а денег Зина получала больше всех. А патефон с пластинками? А часы именные? Они тоже чего-нибудь стоят! Нашлись завистницы. И Нюрка с ними. Нечего сказать, хороша сношка!

Вдруг Надюха спохватилась: «Чуть не забыла! Велел Карпов позвать к шести часам в контору всех членов правления на заседание».

— Убери со стола-то! — бормочет она. — Мне бежать надо!

Аня собирает тарелки, ложки. Вымыть посуду — это она мигом! А есть ли горячая вода? Спросить бы у свекрови, пока она не ушла. Только как ее назвать? Надеждой Федоровной? Пожалуй, обидится. Мамой? Нет, язык не повернется. Была у Ани мама, такая добрая, такая ласковая, — родная мать. Была… Разве можно назвать мамой эту чужую женщину, которая только что обидела Аню до глубины души?

А как ей звать свекра? Корнеем Лукичом? Коля сказал: я зову тятей, а ты зови папой! Нет, не может Аня звать его папой. Папа — это тот, что в шлеме танкиста смотрит с фотографии. Он погиб в бою. Сгорел в танке. Аня никогда не видела его, она родилась после его гибели. Но она знает его. Он живет в ее сердце. Она видит его. Видит, как он мчится в своем танке. Его танк в дыму и в огне. Вот он, ее папа, приник к смотровой щели. По его бронзовому лицу струится пот. В струйках пота играют огненные блики. И сзади и с боков к нему подбираются языки пламени. Все ближе и ближе. Вот уже дымится гимнастерка на его спине. А он мчится вперед, давит гусеницами вражеские пулеметы и пушки…

Нет, нельзя назвать папой чужого угрюмого человека, который смотрит на тебя подозрительно, будто ты украла у него что-нибудь. Это про него бабушка сказала: «Он и взяткой не брезгует!»

Надюха перестаралась: к шести часам она так накалила печку, что в конторе стало жарко. Эту печку-времянку сложил дед Матвей. Затопишь ее — она ревет, только дров подавай. На вид неказистая: желтой глиной вымазана, а жаром так и пышет.

Константин сидит в дальнем углу возле конторского шкафа. Он некоторое время сидит в шинели, изредка вытирая носовым платком потное лицо. Потом снимает шинель и, свернув ее комом, бросает на шкаф.

Пора бы и начинать! Все ли в сборе? Карпов и Ефимов за столом вполголоса о чем-то переговариваются. К их разговору внимательно прислушивается бухгалтер Романов; он сидит чуть-чуть поодаль. Эти трое обычно и решают все вопросы на заседании правления.

Возле стены, на скамье, сидят две женщины — члены правления: птичница Арина Ивановна и звеньевая Авдотья Поддубская. Они распустили шали, сдвинули их на плечи. Арина сняла и ватник, положив его на колени.

Входит Леша Курдюмов. Раскрасневшийся с мороза. С минуту он стоит у порога, высматривая, куда бы сесть. Наконец выдвигает из прихожей скамейку и садится возле двери.

Карпов стучит карандашом по столу:

— Ну, начнем! У нас на повестке дня два вопроса: итоги инвентаризации и разное.

— А как же о структуре посевных площадей? — недоумевает Константин.

Конечно, Карпов не мог забыть, что на партийном собрании ему поручили подготовить и рассмотреть этот вопрос.

— Вопрос еще не готов, — отвечает председатель. — Придется отложить!