Иван Вострышев - Зимой в Подлипках

Коля втягивает голову в плечи, словно от удара. Акулина встает, тяжело вздыхает и уходит за печку. Аня выглядывает из-за перегородки и молча провожает ее тревожным взглядом. Наступает неловкое молчание.

— А что значит работа по душе? — прерывает молчание Константин. — Чище? Легче? Кому как! Аня вон почти год жила в Москве, работала в канцелярии. Работа чистая и легкая, а не по душе она ей пришлась. Поскучала, потосковала она по родному колхозу, и вот вернулась домой, и стала работать дояркой на ферме. Как ты выразился, бац в навоз! Я знаю, нелегко ей. А спроси ты ее, променяет она сейчас свой коровник на московскую канцелярию?

Аня выходит из-за перегородки и садится возле подтопка, на место бабушки. На вопросительный взгляд Коли она отрицательно качает головой:

— Ни за что!

— Вот видишь! — продолжает Константин. — Иногда и тяжелая грязная работа бывает по душе. Человек старается, все силы отдает этой работе. И она у него ладится. Он видит, что не зря трудится, людям пользу приносит. Видит, что люди ему благодарны. От этого у него и радость в жизни.

Коля задумчиво смотрит в разрисованное морозными узорами окно. Кто его знает, о чем он думает! Соглашается он с Константином или нет? А Константин продолжает, обращаясь к Носкову:

— На фронте приходилось выполнять трудную и грязную работу. Полоснуть по горлу ножом вражеского часового — ты думаешь, это мне было по душе? А что было делать — война! Командир дивизии, вручая мне орден, сказал тогда: «Молодец, Ласкин! Твой «язык» просто клад. Ты нам здорово помог. Не будь его, сотни наших бойцов могли бы напрасно сложить свои головы…». И это меня радовало. Я был счастлив тогда…

— Тогда другое дело! — говорит Носков. — А теперь?

— А что теперь? Повоюю в свинарнике. Навоз меня не пугает, замараться я не боюсь. Нужно так, Коля! Понимаешь? Нужно! Сам же ты говоришь, что заработки в колхозе низкие. А где взять денег-то, когда свиноферма приносит убыток. Надо навести на ней порядок — тогда будет и достаток!

— Достаток? Когда-то он будет! Через год, через два? — Носков бросает на Константина недоверчиво-насмешливый взгляд. — А что вы лично получите через месяц из колхозной кассы? И половины того, что вы получали в армии, не получите!

— Ну и что же тут такого? — вступает в разговор Аня. — А Гаганова? А Мамай? Они знали, что будут получать меньше, а все-таки шли в отстающие бригады.

— А-а! Не верю я! — отмахивается Коля. — Брехня одна! Дураков ловят на удочку.

— Коля! Подумай, что ты говоришь! — волнуется Аня и с виноватым видом смотрит на Константина.

— Он мерит всех на свой аршин! — слышится из-за печки голос Акулины. — Ему и во сне и наяву мерещится длинный рубль. Приехал из армии в родной колхоз и первым долгом спрашивает, припасли ему такой рубль или нет. А рубля такого в колхозе не оказалось, и пошел он искать его у дачников. Поискал — нашел и рад-радехонек. С радости к поллитровке потянулся. Хмель в голову ударил — похваляется: «Живу — не тужу!». А на колхозе поставил крест: «Пропади он пропадом! Моя хата с краю, я ничего не знаю!». Аль не так?

Голос Акулины будоражит сознание, тревожит душу Коли Носкова. Кажется, что в словах бабушки горькая правда. И поэтому слова эти ложатся на сердце тяжелым камнем. А рядом в сердце рождается обида. В голове бьется мысль: какая это правда? В чем я виноват? Карпов меня обругал, оттолкнул. И поговорить тогда не с кем было. С отцом? Вот кто, действительно, молится на длинный рубль! Вот кто поставил крест на колхозе, а не я!

Коля чувствует на себе тревожный взгляд Ани. Затаив дыхание, ждет она, что скажет он.

Коля замечает веселый, лукаво-озорной взгляд Константина. «Надо мной насмехается!» — думает он, и обида еще сильнее обжигает его сердце. Кивком головы откидывает со лба волосы и встает:

— Нет, не так, Акулина Гавриловна! — Голос Коли звучит твердо и уверенно. — Уж не такой я рвач, как вы думаете! И от колхоза не открещиваюсь: могу хоть завтра выйти на работу!

— Поживем — увидим! — отзывается Акулина.

Константин тоже встает, подходит к Носкову, обнимает его за плечи:

— Приходи завтра на правление. Интересный будет разговор…

— Что ж? И приду!

Коля и Аня выходят на улицу. Вокруг морозная тишина. Лишь там, за лесом, в Лужках, прошумит поезд, и опять станет тихо. Прогудит в далеком небе ночной путник — запоздавший из далекого рейса самолет. И снова снежное безмолвие.

С того края деревни, от Лужков, на улицу выкатывается огромная багрово-красная луна. Вот она отрывается от земли и поднимается в небо. И чем выше поднимается, тем становится меньше и бледнее.

Аня глубоко, всей грудью вдыхает свежий, морозный воздух. Как хорошо идти вот так, вдвоем, когда чувствуешь сильную и ласковую руку близкого, любимого человека!

В клубе показывали «Попрыгунью». Ане понравился фильм. Девушку растрогала трагическая судьба доктора Дымова. Бывает же так в жизни: он умный, честный, трудолюбивый, а жена у него недалекая, легкомысленная, праздная. И он любит ее, крепко любит. А она попрыгунья, всю жизнь ищет какого-то «великого человека» и не замечает, что он живет рядом с ней.

При выходе из клуба Аня украдкой утирает слезы.

— Ты что это? — улыбается Коля.

— Так просто! — отвечает Аня и тоже улыбается.

Домой они не спешат. Хочется побыть вдвоем. Некоторое время идут молча. Перед глазами у них еще стоят кадры, только что прошедшие на экране. Сзади скрипит снег — их обгоняют. Вот прошли вперед две женщины. Одна из них говорит:

— Вишь он какой — культурный, благородный!

— Э! Тюфяк! — перебивает ее другая. — Взял бы он плеть, задрал бы ей модную-то юбчонку да всыпал бы горяченьких — небось прошла бы у нее охота бегать… за этим, прости господи…

Голос удаляется, и больше ничего нельзя разобрать.

…Вот оно, крыльцо родного дома. Ане кажется, что они очень быстро дошли, хотя и не спешили.

Осторожно поднимаются по ступенькам.

— Спать пора, — говорит Аня и тянется к щеколде, чтобы открыть дверь.

Коля перехватывает ее руку:

— Погоди! Я хочу тебе сказать…

— Ну?

— Я серьезно, Аня! Послушай!

— Я слушаю.

Аня опускает руку и, потупив глаза, замирает в ожидании.

— Хочешь, я буду для тебя Дымовым?

Девушка тихонько смеется:

— Ты — Дымовым?

— Да. А что?

— Не много ли ты на себя берешь?

— Почему же?

— Разве ты можешь так любить?

— Уж как могу!

— Он жил не для себя, а для общества, для науки. Разве ты можешь так жить?

Коля хмурится:

— Как могу, так и живу.

— Наш Дымов не стал бы «калымить» где-то на дачах — он был бы первым работником в колхозе.

— А что ты думаешь, я не могу?!

Аня замечает в голосе Коли обиду. И вдруг чувствует прилив нежности к этому широкоплечему, коренастому парню. Эта нежность в глазах у девушки. Коля видит ее, и обида у него тает…