Иван Вострышев - Зимой в Подлипках

— Света, я не хотел тебя огорчать, — говорит Константин. — Но как же мне быть, когда односельчане умоляют: «Беда! Выручи!». И парторганизация просит: «Помоги!». Отказаться?! Какой бы я был после этого коммунист! Пойми, это не каприз, не прихоть, а мой партийный долг!

— A-а, долг! — Светлана откидывается на спинку дивана и вытирает платком глаза. — Когда тебя просят колхозники — тут у тебя долг, отказаться никак нельзя! А когда тебя просит жена — какой тут долг?! Со мной можно не считаться!..

— Это ты напрасно, Света! Я хочу, чтоб и тебе и Леночке было хорошо. А чем здесь плохо? Свежий воздух! Тишина!..

— Не хочу я тишины! Что я, старуха?

— Ну, хорошо… Это не надолго! Может быть, на год, на два, пока колхоз не встанет на ноги…

— Эту песню я уже слышала. Ты ведь и раньше мне пел: «В Дрездене мы только год-другой!..»

«Нет, — думает Константин, — уговоры тут не помогут. Светлана не хочет жить в Подлипках. Это ясно. Что же делать? Махнуть рукой на колхоз и уехать вместе с женой в Москву? Оставить односельчан в беде? Обмануть и мать, и Аню, и Лешу Курдюмова, и Арину Ивановну? Нет, не могу! О Москве не может быть и речи. Дал слово — держись! Пусть Светлана в Москву возвращается одна. Пусть там на досуге обо всем подумает — авось горячка пройдет и все утрясется. Тяжело будет без нее, но что поделаешь? Буду скучать по ней, тосковать о дочке. Ах, Лена, Леночка, в косе бела ленточка!..»

Светлана сгорбилась, замкнулась, притаилась со своими мыслями. Теперь она ругает себя: «Дура я, дура! Зачем я вышла за него замуж?! Ведь мама меня предупреждала: «Брось ты его! Подумаешь, офицерские погоны, ордена да медали! Видимость одна! Деревенский лапоть — вот он кто! Ты девушка с запросами, он тебя не сможет обеспечить». Как она была права! Почему я не послушала ее? Маме хотелось, чтоб я вышла за Вадима Крючкова. Он — молодой ученый. Получал большой оклад. И свой дом в Салтыковке. Как он за мной ухаживал! Сколько комплиментов, сколько подарков приносил! Отказала! Променяла на этого анику-воина! На свинаря променяла!..»

Первым молчание нарушает Константин.

— Как Леночка, здорова? — спрашивает он.

Светлана сквозь слезы бросает на мужа обиженный взгляд.

— А тебе разве не безразлично?!

— Света, ну зачем же так?! — Константин делает движение, чтоб обнять жену, но она быстро встает с дивана, вытирает слезы и говорит:

— Я ухожу. Проводи меня!

Утром Аня встает в пять часов. Бабушка и дядя Костя еще спят. Быстро одевается и бежит на ферму. Да, бежит. Ее подгоняет мороз. Он жжет лицо, забирается под ватник, вызывает дрожь.

«Сегодня воскресенье, — думает Аня. — В Москве я спала бы до десяти часов утра. И не надо было бы никуда спешить — выходной день!»

В воротах коровника ее встречает ночной сторож Матвей Белов.

— Здравствуй, Анюта! — приветствует Стульчик молодую доярку.

— Здравствуй, дедушка!

— Что, припекает?

— Ага!

— А знаешь сколько градусов?

— Сколько?

— Тридцать!

Матвей рассказывает, что был в конторе. Там замерзло водяное отопление. Ночью трубы на чердаке полопались.

— Теперь в конторе только собак морозить! — восклицает Стульчик, хлопает рукавицами, громко крякает и скрывается за воротами.

На ферму Аня пришла первой. Ей приятно это сознавать. Быстро принимается она за работу. И хотя спала всего лишь часа три, никакой усталости она не ощущает. Наоборот, чувствует в себе прилив новых сил, необыкновенной энергии. «Буду и в работе первой!» — думает девушка.

И начинает дойку. На этот раз Графиня хотя и не брыкается, но ведет себя как-то странно. Часто она поворачивает голову к Ане и выразительно смотрит на нее, как будто бы хочет ей что-то сказать. Иногда она протяжно мычит, словно просит чего-то.

Подоив Графиню, Аня с беспокойством заглядывает в ведро: молока сегодня вдвое меньше вчерашнего.

— Что с тобой? Не заболела ли ты?

Девушка гладит корову, смотрит в кормушку. Корм остался почти нетронутым. «Видно, заболела», — думает Аня.

В это время к ней подходит Настя.

— Ну, как дела?

В руке у Насти звякает ведро.

К удивлению Ани, Графиня вдруг насторожилась. Она беспокойно перебирает ногами, повертывает голову к Насте и жалобно мычит.

Заметив, что Аня чем-то озабочена, Настя обнимает подружку за плечи.

— Ты что, воды в рот набрала?

— Не пойму, что с ней. — Аня кивает на Графиню. — Плохо ест. Удой сбавила.

Корова опять мычит и тянется к Насте, к ее ведру.

— Она пить хочет, — говорит Настя и идет к автопоилке.

— Ты думаешь?

— Тут и думать нечего, — перебивает Настя. — Автопоилка засорилась. Вода нейдет. Откуда же молоку быть?

Аня гладит Графиню:

— Бедняжка!

Корова, уткнувшись носом в автопоилку, с жадностью пьет. Ее впалые бока ритмично то опускаются, то поднимаются.

Аня уже заканчивает дойку, а Зина Носкова только что пришла. Она принесла с собой молочную флягу и два ведра. Флягу Зина ставит на проходе, а ведра уносит в угол станка. И идет за сеном.

Аня вспоминает: сегодня в кладовке она не нашла своего ведра. Не Зинка ли взяла его вчера? Вечером она уходила с фермы последней. На пропавшем ведре вмятина сбоку. Его сразу можно узнать…

Зина скрывается в воротах. Аня подходит к ее ведрам и, приподняв марлю, оглядывает их. Ведра с вмятиной нет. Но что это? В одном ведре тускло поблескивает вода. Полведра воды!

«Уж не подливает ли Носкова воду в молоко? — вдруг мелькает догадка у Ани. — Ведь ее надои отдают телятам и не проверяют на жирность!»

Девушка прикрывает ведра марлей и быстро уходит к своим коровам.

Через минуту Зина проходит с охапкой сена. Заспанная и неумытая. Из-под шали на лоб выбивается спутанная прядь волос. Она не смотрит на Аню, и, войдя в станок, толкает локтем корову, и резко кричит на нее:

— Стой, дьявол!

Аня могла бы быстро подоить двух последних коров и уйти домой, но теперь она не спешит…

Зина подоила третью корову и несет молоко в знакомый угол. Ане не видно, что она делает в том углу, но она чутко прислушивается к звукам и все понимает. Вот Зина выливает молоко в ведро с водой, потом переливает обратно и вот уже идет к фляге…

Носкова, конечно, и не помышляет, что за ней кто-нибудь следит. Она делает это каждый день и никого не боится. Знает, что Фрол Кузьмич в обиду ее не даст.

Зина ставит скамейку под четвертую корову. Услышав журчание молока, Аня не спеша направляется к выходу. Не дойдя до ворот, поворачивает в кладовку. Настя как раз одна, и подружка рассказывает ей обо всем, что заметила.

— Молчок, Анька! — Настя настороженно смотрит на дверь. — Мы ее поймаем! Только не сегодня — в другой раз. Сделаем так, чтоб не выскользнула.

И Аня уходит домой.