Иван Вострышев - Зимой в Подлипках

Матвей дергает рукав и направляется к двери.

— Что? И за четвертинку дорого? — кричит ему вслед ветеринар. — Ну черт с тобой! Бери за сто грамм!

Старик толкает дверь, плюет через порог и скрывается в сенях.

— Говорите с Москвой! — Девушка подает Ласкину телефонную трубку.

Голос жены доносится издалека, как будто бы за тысячи километров. Светлана недоумевает, почему он застрял в Подлипках да еще хочет, чтобы и она туда приехала.

Наконец Константину удается уговорить жену, и она обещает на другой день к двенадцати часам быть в Лужках.

Ласкин подает Вале Блиновой десятирублевку.

— Не знаю, наберу ли вам сдачи, — говорит девушка и начинает рыться в ящике письменного стола.

В это время дверь распахивается, и через порог шагает высокий парень в темном замасленном ватнике и в грязных стеганых ватных брюках, заправленных в кирзовые сапоги. У парня обветренное, с бронзовым загаром лицо. Из-под серой мерлушковой шапки на лоб выбилась прядь черных волос.

— Ивану Иванычу! — еще с порога приветствует парень ветеринара.

Константин не знает этого парня. По виду — тракторист! Парень на ходу снимает замасленные до блеска варежки. Кисти рук у него широкие, потемневшие от машинного масла. Он подает Блинову руку и садится рядом с ним.

— Просьба к вам, — говорит он.

Ветеринар смотрит на парня исподлобья:

— Ну?

— У вас трос есть…

— Какой трос?

— Тот, что в лесу нашли.

— Ну есть! И что же?

— Дайте нам его на часок.

— Вам? На часок?

— Нам надо три кряжа подвезти к пилораме.

— У тебя ведь свой есть!

— Весь порвал. На свалку выбросил.

— И мой хочешь порвать?

— Нет, зачем же…

Ветеринар вдруг оживляется:

— Ладно! Ставь пол-литра! Дам на часок.

— Пол-литра? — Парень чешет в затылке.

— Пол-литра нет — и троса нет! — Блинов поднимает на Ласкина мутные, пьяные глаза. — Как, майор, пол-литра — это ведь не дорого?

— Это как рассудить! — с иронией отвечает Константин.

— Ну давай, рассуди! — требует ветеринар.

Губы Ласкина трогает ироническая улыбка:

— Вы же сейчас свою жену за сто грамм продавали!.. После этого пол-литра за трос — не много ли?

— Но-но! — Блинов опять грозит Ласкину пальцем.

— Иван Иваныч! — Парень трогает ветеринара за плечо. — Ведь трактор стоит! Люди ждут!

— Ничего, подождут!

Ласкин получает сдачу и идет к выходу.

— Так дело-то артельное! — не унимается тракторист. — Доски нужны, чтоб телятник утеплить. Телята мерзнут!

— Ну и пусть мерзнут! — угрюмо бубнит Блинов.

Ласкин, взявшись за скобу двери, оборачивается к трактористу и с той же иронией укоряет его:

— Ну зачем портить человеку праздничное настроение?! Какое ему дело до телят — пусть мерзнут! Вон на свинарнике поросята дохнут! А ему какая забота — пусть дохнут! Понимать надо: у человека праздник!..

— Топай, майор, топай! — угрожающе сипит ветеринар.

Константин выходит.

Когда он спускается с крыльца и проходит мимо саней, в ушах у него еще звучат слова Блинова: «Ну и пусть мерзнут!». Константин чувствует острую неприязнь к этому человеку. Какая-то грязная накипь. Снять бы эту накипь. А кто ее снимет? Не Карпов же, собутыльник и покровитель Блинова!

С этими невеселыми размышлениями Константин возвращается домой.

Вечерний сумрак окутал Подлипки. В окнах то тут, то там вспыхивает свет.

Аня идет с фермы. Кончился день. Каким бесконечно длинным показался он девушке! Она устала, очень устала, еле-еле передвигает ноги. Вот она переступила порог дома, прислонилась к дверному косяку и, прикрыв глаза, на какой-то миг замерла…

Бабушка смотрит на нее встревоженным взглядом:

— Ты не заболела?

— Нет, нет, это я так…

Аня начинает раздеваться.

На нее пахнуло теплом. Подтопок уже накалился. Чайник на плите весело позвякивает крышкой.

Бабушке все понятно. Она указывает внучке на диван:

— Приляг! Отдохни!

И Аня молча ложится, вытягивает усталые руки вдоль тела.

Первый раз в жизни чувствует девушка, как может быть сладок отдых после напряженного трудового дня. Вот и кончился он, твой первый рабочий день! Вот и приобщилась ты, девушка, к колхозному труду, стала заправской дояркой!

Акулина накрывает на стол.

— Ужинать садись!

Аня даже не пошелохнулась. Видит бабушка: спит внучка!

— Эх-хе-хе! Умаялась, сиротка!

Недолго спит Аня. Входит Настя и тормошит подружку:

— Кто же спит в это время? Вставай! Одевайся!

И шепотом добавляет:

— Колю сейчас встретила. В клуб пошел.

У Ани вспыхивают глаза:

— Правда?

— Ну да!

Аня вскакивает с дивана и — бегом к рукомойнику. Куда девалась у девушки усталость?! Будто ее и не было совсем!

— Ужинать будешь? — спрашивает Акулина.

— Потом, бабушка.

— Ну хоть молока попей!

И ставит на стол кринку с молоком.

Аня вертится перед зеркалом и жует. В левой руке у нее кусок хлеба, в правой — стакан с молоком.

А Настя торопит:

— Ну? Скорей!

А сама щелкает кедровые орешки.

— Что у тебя за праздник? — спрашивает Акулина.

— Орешки-то? Это я Чоке, — отвечает Настя.

Чока — это белка. Она живет в дупле старой сосны возле клуба. Живет несколько лет. Привыкла к людям, стала ручной. И люди к ней привыкли, полюбили ее. Приходят к сосне и зовут:

— Чока! Чока!

Белка спускается с дерева и подходит к человеку. Приближается осторожно, навострит ушки, опасаясь, как бы не попасть впросак. Услышав лай собаки или крик вороны, она молнией летит на сосну. А через минуту снова спускается. Человек садится перед ней на корточки и протягивает руку с орешками:

— На, Чока!

Белка подходит к человеку, поднимается на задние лапки и, обнюхав его ладонь, берет орех. Она грызет его не спеша, поддерживая передними лапками, и ореховые скорлупки падают человеку на ладонь. Потом Чока берет другой орех. Делает она это быстрыми, привычными, еле уловимыми движениями…

Когда девушки вышли на улицу, Настя сама заговорила о Коле. Он вернулся из армии еще в августе. Время в колхозе было горячее — уборка. Просили Колю помочь скирдовать солому — отказался. Просили помочь хлеб возить на элеватор — он сделал один рейс и вернулся пьяный… Всю осень бездельничал. Так и не стал работать в колхозе.

Аня вспоминает: месяц назад Коля прислал ей в Москву странное письмо, в котором бахвалился: «Я живу как бог!». И спрашивал: «А ты как? Подцепила москвича?». «Пьяный писал», — подумала тогда Аня и не ответила ему. «Наверное, он обиделся, — думает теперь девушка. — Может быть, он уже забыл обо мне? Может быть, ему приглянулась другая?!»

Ане вдруг становится грустно, очень грустно.

Возле клуба играет гармошка. Задорный, озорной девичий голос поет: