Вильгельм Мах - Польские повести

— Ладно, оставим это в покое, Стах. Ты знаешь, что меня интересует.

— Я не уверен, что ты поступаешь правильно, посылая туда именно меня. Чертовски не охота браться за это. Наверное, старею, — Юзаля беспомощно развел руками. — Да, я уже старый человек, и мне пора на пенсию! Разумеется, на персональную. — Глаза у него заблестели, в них вдруг мелькнула почти мальчишеская озорная улыбка. Секретарь сейчас же отметил ее и радостно шлепнул его по плечу.

— Мы с тобой, старина, еще повоюем вместе не год и не два. А будешь нести всякую околесицу — держись! Вызову на бюро, и всыплем тебе как следует.

— Знаешь, я на самом деле стал частенько чувствовать себя переутомленным, уставшим, — ответил Юзаля серьезным тоном.

— Вот прокатишься в уезд и сразу помолодеешь. Такая поездка наверняка пойдет тебе на пользу. Возьми мою «Волгу», она мне завтра все равно не понадобится. Я весь день просижу над бумагами.

— И всегда-то ты меня переупрямишь. — Юзаля протянул ему руку. — Спасибо за кофе. Отрапортую, как только выясню все окончательно.

А когда он уже стоял в дверях, секретарь тоже серьезно сказал:

— Ладно, будь по-твоему. Привози уж эту свою злочевскую правду.

— Добро, — улыбнулся Юзаля. — Будет она у тебя.

Теперь он уже не был так уверен в этом. Именно теперь, еще не попробовав поговорить с кем бы то ни было. Утром он заглянул в уездный комитет, но Горчин, по словам его секретарши, с самого утра уехал «проверить на местах подготовку оборудования к уборочной кампании». Юзаля отказался от предложенного ему чая и сказал, что зайдет после обеда, решив пройтись по городу.

Злочев не был для него чужим городом, хотя в последние годы он редко сюда заглядывал. Так как-то складывалось, что он все чаще целыми неделями сидел, зарывшись в бумаги, анализируя представленные его сотрудниками материалы, а когда хотел сам поговорить с непосредственно заинтересованным лицом, вызывал его к себе письмом или по телефону. Таким образом, он все больше и больше становился чиновником, хотя и не отдавал себе в этом отчета, и его связь с людьми на местах, как называли это в комитете, постепенно меняла характер. Быть может, это было связано и с возрастом. Юзале уже давно стукнуло шестьдесят, и несмотря на то, что он чувствовал себя хорошо и на здоровье обычно не жаловался, периоды, когда он испытывал глубокую усталость, становились все более длительными. Это его беспокоило, потому что он понимал, в какой ситуации находится, и с удвоенным трудолюбием старался наверстать то, что упустил в минуты упадка. Однако это требовало значительных усилий, отчего радость достижений несколько омрачалась горькими размышлениями.

Вот и сейчас, бродя по улицам Злочева, он яснее, чем когда бы то ни было, понимал, что его состояние — не плод повышенной впечатлительности, и хотя ему никто пока еще ничего на говорил — вероятно, сотрудники ничего и не замечали, — для него самого это ощущение усталости было сигналом, очевидным предостережением. Пожалуй, среди стремительного потока деловых будней лишь первый секретарь углядел что-то, чему решил противодействовать, посылая его в Злочев. И теперь, гуляя по улицам этого городка, став как бы на часок туристом, разглядывающим старые каменные домишки, костелы, витрины магазинов, скверы, сонное уличное движение, Юзаля вдруг понял, что Первый снова попал в самую что ни на есть точку: заставил засидевшегося в удобном кресле человека поехать в другой город, где ему придется заняться новым делом и самому разобраться в нем с начала до конца, а не подводить, как обычно, итоги. В то же время Первый мог быть совершенно уверен в том, что дело Горчина попало в самые верные руки.

Юзаля вошел в кафе. В эту раннюю пору здесь было спокойно и можно было, притворившись, что читаешь газету, продумать кое-какие сверлящие мозг вопросы, отмахнуться от которых не удается, особенно после внимательного чтения писем, — он прочел их по дороге в Злочев…

Официантка принесла наконец кофе. Юзаля сделал глоток, кофе был горячий, при всем желании больше ничего хорошего о нем нельзя было сказать. Вытащив из брючного кармана измявшуюся пачку «Мазура», он закурил. Сигареты эти он открыл для себя недавно. Они были крепкими и царапали горло, но зато напоминали давний приятный запах крупно резанной махорки.

Близился полдень. В кафе становилось все более людно. Женщины среднего возраста с плохо наложенной косметикой и слишком громко разговаривающие, нагруженные нейлоновыми сетками и сумками с покупками, несколько скучающих за стаканом содовой воды юношей с гривами «битлов». В углу, возле окна, присела испуганная пожилая женщина в платке, видно, она забрела сюда случайно, приехав из какой-то деревни под Злочевом.

— Есть у вас тут телефон? — спросил Юзаля проходившую мимо официантку.

— Да, возле буфета. Можете позвонить.

Юзаля еще некоторое время раздумывал. Ему было хорошо и спокойно здесь, но его уже начинало охватывать то нетерпение, которое он всегда испытывал перед новым, лишь в общих чертах известным заданием. Оно могло таить множество неожиданностей, утвердить или поколебать его веру в этих людей, которые здесь, в уезде, делают настоящее дело. По крайней мере, так утверждали цифры и отчеты.

Именно это нетерпение заставило Юзалю прервать свой краткий отдых и пойти в буфет, откуда можно было позвонить Цендровскому. Он не хотел идти к председателю уездного Совета из простого, как ему казалось, приличия. Ведь Горчин был здесь Первым, и, прежде чем начинать шуровать по Злочевскому уезду, надо было представиться Горчину. Однако староста Цендровский, как его мысленно называл по старинке Юзаля, был его старым добрым знакомым, и такая «случайная» встреча в кафе, разговор о том о сем могли бы навести его на конкретный след, по которому надо двигаться, или же, по крайней мере, помочь составить некоторое общее представление об отношениях, а главное, о той чрезвычайно серьезной атмосфере, какая создалась в руководстве с приходом Горчина.

Сначала он позвонил в справочное бюро. Потом, еще колеблясь некоторое время, ибо, несмотря на те или иные объяснения, это все-таки было не очень хорошо по отношению к Горчину, набрал номер председателя.

«Не буду же я сидеть здесь без дела за чашкой кофе, как какой-нибудь пенсионер, — убеждал он себя. — Надо хотя бы приглядеться пока что к чему», — продолжал думать он, уже начиная злиться оттого, что в голову ему лезут такие пустяки.

Председатель Цендровский обрадовался, узнав, что Юзаля наконец прибыл к ним в Злочев, но немного смутился, услышав неожиданное предложение:

— Я сижу в кафе «Мальва». Спокойное и чистое заведение, — похвалил Юзаля. — Приходите сюда. Посидим, поговорим, вспомним за чашкой кофе старые дела.