Вильгельм Мах - Польские повести

— Ну что ж, мне будет очень приятно, — вежливо ответил председатель. — Но не лучше ли встретиться у меня? Я сейчас пошлю за вами машину.

— Я предпочел бы встретиться здесь, — настаивал Юзаля, терпеливо и упорно повторяя приглашение, пока наконец Цендровский не согласился.

— В случае чего, отвечать придется вам, товарищ Юзаля, — однако добавил он как бы шутливо.

— А в каком же это случае? — уже положив трубку, рассмеялся Юзаля. «Что за люди! Если уж я представляю здесь народную власть, так они считают, что неудобно сидеть со мной в кафе! Небось заволновался, что скажут об этом избиратели, налогоплательщики, наконец, товарищи из партийного бюро. Вот, вот — партийное бюро! — сообразил Юзаля. — Горчин-то здесь апостолом трезвенности слывет. Да, да, пожалуй, в этом-то и секрет. — Ему вспомнилось дело Белецкого, предшественника Горчина. — А тот, наоборот, слишком много позволял себе. Тоже был герой хоть куда». Юзаля почти с умилением вспомнил эпизод, ставший, собственно, историей, — как в сорок седьмом году они поймали наконец в злочевских лесах этого бандита «Мурата». А спустя несколько лет Юзаля стал свидетелем того, как плохо кончил Белецкий. Жаль ему было тогда этого толкового, энергичного малого, который теперь был председателем сельского кооператива где-то около Н., но чем он мог тут помочь. Он решительно уклонился от ведения этого дела, ссылаясь на старое знакомство, — о своей симпатии к Белецкому он в разговоре со Стариком не упоминал. И еще досадовал на себя за то, что не обратил своевременно внимания на сигналы из Злочева, приходившие от самых разных людей. Быть может, так же, как теперь они тогда довольствовались благополучными общими показателями, в то время как Белецкий все глубже погрязал в пьянстве. Эта досада была тем острей, что несколько месяцев назад Юзаля приезжал сюда на какой-то пленум и потом разговаривал с Белецким у него дома. Разговаривал? Трудно было это назвать разговором. Скорее он с сожалением разглядывал хозяина дома, когда тот, уже почти совсем опьяневший, бубнил:

— Пей, товарищ, — и пододвигал Юзале полный стакан водки. — Ты, брат, не переживай. Мы, конечно, тут пьем, но и работаем. Потому что у меня, — он обводил затуманенным взором лица гостей, сидевших за столом, — так обстоит: коли веселимся, то уж «с ветерком». А беремся за дело — часов не считаем. Пей, не будь таким святым. И не задирай нос, товарищ воеводского масштаба. Потому что ты не знаешь, каково нам здесь приходится. Сидишь в обществе порядочных людей, так и делай то, о чем тебя просят.

«Что за сравнение! — старался он отогнать от себя воспоминания о Белецком. — Белецкий же стал настоящим пьяницей, распустился, создал вокруг себя клику, которая шла на всевозможные махинации, на обман в отчетах, лишь бы их не трогали. В конце концов ему пришлось заплатить за это, и он получил по заслугам. А Горчин пришел сюда, зная всю историю с Белецким, понимая, на какое место идет и какая роль ему здесь отводится. И, как нам казалось, сделал все, что полагалось… Вот именно, как нам казалось. А как было на самом деле? Если на него посыпалась целая лавина жалоб? И не только анонимных? Ведь такой серьезный, ответственный человек, как Бжезинский, тоже написал нам. А за него-то уж можно голову на отсечение дать. Странно, что Цендровский никак не реагировал на это. Ведь в случае с Белецким он первым сообщил обо всем, что с ним происходило, хотя они работали вместе много лет. А теперь? Посмотрим… Посмотрим, какова эта злочевская правда, как я сам ее назвал, которую я должен через несколько дней представить Старику».

За окном, у входа в кафе остановилась серая «Варшава». Из нее вышел немолодой, почти совсем седой мужчина в темно-синем костюме. Поднимаясь по каменным ступенькам крыльца, он машинально поправил галстук.

— Привет, староста! — Юзаля, привстав, протянул ему руку. — Мы все слишком любим сидеть за своими письменными столами, так что не сердитесь за то, что я хотел немножко вас расшевелить.

— Здравствуйте, товарищ председатель. Надолго к нам? — спросил Цендровский, усаживаясь в не очень-то удобном кресло, плетенном из цветных пластмассовых ремешков.

— Судя по тому, что я сижу здесь в кафе, можно было бы так подумать. Но не стану вводить в заблуждение; просто я не застал Горчина и вышел в город немножко погулять… Что у вас нового?

— Вопрос, на который труднее всего ответить, товарищ Юзаля, — непринужденно улыбнулся Цендровский. — Будь я городским головой, я бы сказал: вы же гуляли по городу, значит, вы все видели. Но поскольку я «уездный голова», мне пришлось бы пригласить вас объехать весь уезд.

— А пожалуй, я не прочь проехаться. Только сегодня слишком жарко.

— Вот именно. — Цендровский снова поправил галстук, который явно давил на его торчавший кадык. — Я, пожалуй, вместо кофе возьму какой-нибудь минеральной водички. А то у меня сердце того… — Он легонько постучал пальцем по левой части груди.

— Ну, это для партийного деятеля вещь нормальная, — добродушно сказал Юзаля. — Что ж тут огорчаться-то, все там будем. Лучше об этом не думать.

— А я и не думаю, я чувствую. Вот здесь. Честное слово.

Они заказали бутылку минеральной воды. Несмотря на настояния Юзали, Цендровский ни за что не соглашался выпить даже и рюмочки ликера или вина.

Разговор не клеился. Юзаля видел, что Цендровский все время напряжен и не может непринужденно предаться воспоминаниям о былом. Он был бдителен и внимателен, словно ожидал главного вопроса, который председатель воеводского комитета партийного контроля должен был ему задать в самый неожиданный момент.

Становилось невыносимо жарко, кафе заполнилось людьми. Цендровский вертелся на стуле, беспокойно поглядывая по сторонам. Юзаля, чтобы не мучить его, спросил, хочет ли он пройтись вместе с ним до гостиницы. Цендровский обрадованно предложил подвезти его на машине. Разговор был ему неприятен, но Юзаля относился к числу людей, которые не так легко отказываются от своих намерений, и шаг за шагом упорно приближался к цели.

— Как вам работается с Горчиным? — спросил он наконец, словно от нечего делать.

— Больно крут, — неожиданно быстро ответил Цендровский. И тут же, словно жалея, что так однозначно определил свое отношение к нему, пояснил: — Я хочу сказать, что он сразу взял крутой курс в работе. А результаты вы, товарищи в воеводстве, вероятно, можете достаточно оценить, — и начал перечислять все первые места, какие занял уезд во время различных кампаний.

«Ах ты, вьюн, — подумал Юзаля без раздражения. Цендровский скорее смешил его, чем злил. — Вертишься вовсю, потому что осталось всего несколько годков до пенсии и ты не хочешь осложнять себе жизнь. Ты уже немножко устал. Или просто не знаешь, кто из вас прав, а честность велит тебе молчать. Что ж, это еще не так плохо».