Сара Бергман - Съевшие яблоко

Еж за соседним столом приветственно протянул руку.

И только Мезенцев хотел ответить на рукопожатие, как у него надрывно затрещал телефон.

— Ян! — не сказал, а рявкнул он в трубку, — какого черта я тебе сто раз с утра звоню? Почему ты трубку не берешь? Ты до школы доехал?

Эта отвратительная манера появилась у него недавно. Раньше было уговорено: доехал — позвонил отчитался. А уж если сам забыл позвонить, то трубку возьмет непременно. Теперь он мог и раз не взять, и два и даже вовсе не ответить, заставляя нервничать в суде.

А в другие разы вдруг принимался сам донимать звонками. Какими-то пустяшными вопросами. Глупыми разговорами, капризами. Звонил на работу, в суд. Надоедая и мешая.

Мезенцев прижимая к плечу телефон рывком раскрыл сумку, выволакивая из нее сразу несколько пухлых растрепанных папок. Послушал и досадливо передернулся:

— Ян, что ты хочешь?! Девять утра, я на работе!

Краем глаза он видел, что Кондратьев внимательно слушает разговор и мимикой дал понять что все происходящее уже выше его сил.

— Ян, какой парк?! — голос его зазвучал резко и даже враждебно, но сам Мезенцев этого не замечал. — Павлик болеет, я же тебе говорил.

Он в самом деле уже говорил об этом и кажется даже не раз. Но до Яна то ли не доходило, то ли тот нарочно так выматывал нервы.

Мезенцев устало покачал головой, но Кондратьев почему-то сочувствия не выказал.

— Нет, и я тебя сегодня не заберу, — он даже слушать не стал споры и капризы, грозно рявкнув напоследок, — потому что у меня суд вечером. Ты меня достал своим парком. Я сказал нет — значит нет. Не мешай мне работать. И на электричку не опоздай!

Бросил трубку на стол и резко потер рукой глаза.

Еж вальяжно откинулся на своем стуле, задумчиво глядя на Мезенцева:

— А что за суд? — он лениво почесал за ухом, — почему я не знаю?

Мезенцев выдохнул, негодующе отмахнувшись:

— Да нет сегодня суда, — и, не удержав досаду, выплеснул, — просто надоело! Замучил своими капризами. Альбина ему плохая, Павлик ему плохой. Я плохой. Забери, отвези, пошли туда, пошли сюда. Капризы одни. Что ни сделай — все не так. Даже на Павлика обижается — два года пацану! — он швырнул сумку под стол, раскрывая папку с документами и предложил, — давай лучше вечером сходим пивка выпьем.

Сколько они вместе работали Кондратьев от таких предложений еще ни разу не отказывался. Это было даже что-то вроде традиции: дело проиграл, с клиентом не сработался, с судьей не поладил — идти с Кондратьевым пить пиво. Там после третьего бокала все вроде и рассасывалось.

— Сегодня? — Кондратьев продолжал раскачиваться на стуле со странным вниманием глядя на приятеля.

— Да, — тот досадливо махнул рукой, — Альбинка сегодня с Павликом сидит. У меня вечер свободный. Вообще не хочу ничего делать.

И уже настроился на бар за углом. Там всегда полно народу, накурено, шумно. Как раз то самое, чего ему сейчас хотелось.

А машину, если что и у офиса можно бросить, на метро доехать. Чем тащиться через полгорода забирать Янку с его занятий — может и на метро раз доехать, ничего с ним не случится.

— Знаешь, — Кондратьев неожиданно резко поднялся со стула. — Чет неохота мне сегодня пива, — проходя мимо, он хлопнул ладонью по спинке мезенцевского стула, — а ты своди-ка лучше парня в парк.

И ушел. Оставив Мезенцева разочарованным, раздосадованным. С колющим где-то на границе сознания чувством вины.

Вася точно был в ее квартире.

Сегодня Нине даже не нужно было этого проверять — она и так знала.

Вася ходил по комнатам. Открывал шкафы, оставлял следы. Трогал вещи и передвигал стулья.

Это была новая квартира — Нина только вчера перевезла свою сумку. А Вася уже был здесь вместе с ней.

Ему не нравилась эта квартира, Нина это почувствовала. Васе никогда не нравились ее новые квартиры. И он выразил недовольство, достав из шкафа ее старый синий свитер и бросив его на пол. С утра еще тот лежал на верхней полке, аккуратно свернутый, выточка к выточке. И вот уже валялся мятый прямо на полу в коридоре.

— Зачем ты трогал мои вещи?! — закричала Нина.

В ней неожиданно забурлила, закипела энергия.

Нина кинулась в коридор, уверенная, что на этот раз точно его поймает. Поймает и накажет! Ведь она говорила, говорила, что никогда нельзя трогать ее вещи. А он все равно приходил в ее квартиры и делал это.

Мало того, что он забрал Нинино детство. Что всегда она была одна из-за того, что у бабушки был Вася. Одна ела, одна делала уроки, в комнате своей сидела одна. Ей никто не помогал. На нее никогда не было времени. А теперь он снова приходил в ее дом!

Нина кинулась в спальню. Замерла, прислушалась. Ничего.

В ванной капал кран. В кухне, сквозь окно едва слышался звук орущей на улице сигнализации.

В квартире было тихо. Тихо было в комнате, тихо было в коридоре.

Но Вася точно был здесь — а иначе кто смял и бросил ее свитер?!

— Никогда не трогай мои вещи, слышишь? — крикнула и прислушалась. Ничего. — Не смей! Не смей трогать мои вещи! — завопила она, и зажала руками уши. С такой силой, что готова была раздавить голову. Сердце Нины бешено билось, руки тряслись, к горлу от волнения подкатывала тошнота.

Нина бегала по комнатам след в след за Васей, но все никак не могла его поймать. Распахивала дверь ванной, но там было пусто. Бежала в кухню, но и там никого не было. А ей казалось зримым, ощутимым его присутствие. И Нина почти чувствовала его запах. Стоило только чуть поднапрячься, что бы уловить его.

Незримый, непереносимый тягостный душок. Который она ненавидела в детстве, который впитался в ноздри. Его ни с чем нельзя спутать. Кисловатый, приторный, густой и удушливый.

Но и в кухне Васи не было тоже. Хотя она точно знала, что минуту назад он заходил сюда. В детстве обязанностью Нины было кормить его, потому что Вася не мог есть сам. И теперь он снова хотел, чтобы она с усилием усадила его на большой табурет, повязала полотенце на рыхлую вялую шею. И принялась по ложке, ко капле вталкивать ему в рот еду.

Но сегодня он этого не заслужил! Потому что снова и снова трогал ее вещи и прятался. Знал, что Нина боится и пугал ее.

Нина ненавидела, когда Вася прячется.

— Я ведь говорила тебе, чтобы ты не брал мои вещи! И не бросал!

Вася молчал.

— Ты слышишь? Ты меня слышишь, идиот?! — голос сорвался на визг.

Перед ней была вся ее квартира — три распахнутые двери: кухня, ванна, комната. Серые обои, тумбочка, кровать, лежащий на полу у шкафа синий свитер. Пакеты с купленной едой на столе.

И тут она вспомнила, что вчера позабыла их разобрать. Не хватило сил. С утра Нина собиралась сделать сварить себе суп, сделать гренки. Пересилив себя, низко натянув капюшон, сходила в магазин. Купила продукты, принесла.