Сара Бергман - Съевшие яблоко

Тетка бросила взгляд за спину, на тарахтящий холодильник и равнодушно добавила:

— Кончилась. Есть «Заболотская». Будете брать?

— Заболотская? — Мезенцев скептически хмыкнул и раскрыл кошелек. И краем глаза посмотрел на дальнюю скамью.

Мальчик, минуту назад так сурово копировавший железную старуху, юный вундеркинд краса-и-гордость-школы сидел на тощих коленках, повиснув животом на столешнице. Пиджак торчал над его плечами, волосы топорщились надо лбом. А сам вундеркинд со всей страстью и увлеченностью расковыривал крышку солонки. Похоже в незапамятные времена ее уже поддела ножом чья-то нетерпеливая рука и теперь он, непонятно зачем и с какой целью, пыхтя себе под нос, силился вскрыть дыру ногтем. Очень старался, щурился, азартно возился на скамейке. И между делом почесывал щиколотку одной ноги поношенным кроссовом другой.

Мезенцев решительно повернулся к прилавку:

— Колу. И мороженое, только поприличнее.

Тетка, уже доставшая было минералку, недовольно бурча снова раскрыла холодильник. И брякнула на стол едва-холодную бутылку и мятый, несколько раз перемороженный рожок.

Себе Мезенцев взял бутылку пива, расплатился и повернул к столу. На этот раз, мальчик сидел очень чинно и прямо. Лицо его приняло непривычное постное выражение. Похоже, ему удалось-таки поломать крышку, потому что стол и коротковатые рукава школьного пиджака были припорошены крупной серовато-грязной солью.

Мезенцеву стоило больших усилий не улыбнуться. Он поставил на стол колу:

— Минералки у них нет, пей, что дают. Сладкое улучшает работу мозга. Я тебе мороженое взял, будешь? — и он протянул мятый, покрытый кристаллами льда рожок.

На лице мальчика отразилась целая гамма чувств. Он весь подобрался, подался вперед, жадно глядя на предложенное угощение. Но позы по-прежнему не менял.

Несколько томительных секунд понадобилось мальчику, прежде чем «хочу» победило и он схватил рожок.

Мезенцев неторопливо сел напротив, сделал глоток пива, которое оказалось теплым и несвежим.

Ян разодрал обертку с такой поспешностью, будто ел впервые в жизни, разрывая ту в липкую бахрому. И перед глазами Мезенцева снова встала Лиза. Четырнадцатилетняя Лиза: настороженная, худая, поспешная, она тоже ела всегда жадно, будто опасалась, что отнимут.

Внешнего сходства между ними как будто не было. Ян был совсем светленький, а сестра почти смуглая. И глаза у мальчика белесые, как вода, очень наивные. А Лиза всегда смотрела исподлобья и почти никогда прямо. Она, пожалуй, была совсем некрасивой, а у Яна по-детски правильно-миловидная мордашка — такие детишки улыбаются в рекламах семейных стоматологий.

Мальчик о нем, казалось, совершенно забыл. Он поедал мороженое с алчностью Маугли, обсыпаясь вафлями и пачкаясь в химически-красном варенье. Вокруг губ уже обрисовался белый ободок.

Лиза почти не упоминала о нем. Очень редко. И тогда Никиту это не удивляло. Сам он рос эгоистическим единственным ребенком, и то что у Лизы есть маленький брат почти не доходило до его сознания.

— Сколько тебе лет?

Мальчик бесхитростно пожал плечами:

— Одиннадцать.

И жадно схватил бутылку колы. Пожалуй слишком жадно, потому что рывком опрокинув ее кверху дном над широко раскрытым ртом, он тут же едва не подавился, наглотался пузырей, которые естественно попали в нос. И мальчик принялся мотать головой схватившись за него обеими руками.

Одиннадцать. В голове не укладывалось, что Лиза — та Лиза, которую он знал, была старше всего на три мимолетных года. Дико и противоестественно.

Ян выглядел маленьким. Не столько внешне, хотя и это тоже, сколько в поведении. Рассуждал взросло:

— А знаешь почему от газировки щиплет в носу? — едва отдышавшись уже принялся тот рассуждать, — я вот как думаю — это моя теория — от «газировочной» отрыжки ведь выходит почти чистый углекислый газ CO2. А его раствор в воде является кислотой, только очень слабой — H2CO3. Кислота нестойкая и сразу разлагается на воду и углекислый газ (а чем больше температура, тем быстрее разложение — это же универсальный закон). Значит если у тебя высокая температура, то и щипать будет сильнее. Ну или быстрее. И вот наверное когда идёт отрыжка, она образует кислоту везде, где мокро. А в носу мокро.

Неслась вся эта чушь очень уверенно. Впрочем, может так оно и было — Мезенцев был не силен в химии. Правда впечатление сильно подпортило то, что на середине слова пацаненок неожиданно громко с открытым ртом икнул. Охнул и зажал рот обеими руками.

Уставился круглыми от испуга глазами, но чем больше сдерживался, тем сильнее краснел. И громче икал. Вундеркинд стал пунцовым со стыда.

А ведь она берегла его. Лиза. Мезенцев не мог бы четко сформулировать почему к нему вдруг пришла эта мысль, но всем существом понял, что прав. Видимо она очень хотела, чтобы у него было детство. В свои четырнадцать она сама была почти матерью. Водила его в вонючие забегаловки, но как могла сохраняла детство.

А теперь некому купить ему мороженое, потому что Лизы больше нет.

— Еще хочешь? — Мезенцеву вдруг остро захотелось купить ему еще. Колу, мороженое, конфеты, батончики. Все подряд.

Он поднялся, не дожидаясь ответа.

На шоколад мальчишка набросился уже без стеснения. Никита, наблюдая за ним, неторопливо вертел в руках бутылку пива, так и не сделав больше ни единого глотка. Пить при мальчике уже само по себе казалось неправильным.

— А дома сладкого принципиально не ешь?

Не отрываясь от липкого мятого шоколадного батончика тот пожал плечами:

— Дома не бывает, у Дениса Матвеевича язва.

Он сказал это так, будто все объяснил, почти равнодушно, лишь с легким оттенком сожаления.

— Твой дядя?

И сам устыдился своего лукавства. Почему-то с этим ребенком любая фальшь казалась почти предательством.

Мальчик промычал что-то невнятное.

— И как тебе с ним живется?

Тот бросил на Мезенцева короткий неопределенный взгляд, потом вяло пожал плечами. Взгляд его стал уклончивым, лицо потерянным, и даже сладкое очевидно утратило свою привлекательность. Мальчик коротко глянул на темную улицу, на небольшую толпу мужчин у прилавка, а потом на Мезенцева:

— Мне домой пора.

К Денису Матвеевичу у Мезенцева не было определенного отношения. Только какой-то смутный, привнесенный извне негатив, ведь он слышал об этом человеке только от Лизы. Но ей вряд ли можно было так уж доверять, она была обижена, а потому пристрастна.

Однако и Ян вовсе не спешил домой. Несмотря на то, что сам же первый напомнил о необходимости поторапливаться, шел он медленно, нога за ногу. Заметно поскучнел, насупился. Глядел под ноги.

Чем ближе они подходили к дому Лизы, тем сильнее тот куксился и под конец лицо его приобрело то насуплено-отстраненное выражение, которое когда-то появлялось у сестры.