Сара Бергман - Съевшие яблоко

— Ян, собирайся, — решительно произнес Мезенцев, при этом едва кивнув преподавателю и поздоровавшись нарочито-равнодушно, будто ее дело не касалось.

Мальчик вскинул голову и уставился так удивленно, будто не понял, что ему сказали.

Мезенцев сделал подбадривающий жест рукой, показывая, что ждет и пора на выход. Ян не двинулся с места.

Скорее всего спустя пара секунд, разобравшись что к чему, он бы послушался. Но тут в дело вступила «боярыня».

Пожилая учительница приосанилась и раскрыла рот. И ее старческий дребезжащий голос прозвенел на всю аудиторию:

— Пр-ростите, — она слегка грассировала, отчего усиливалась ее внешняя величавость, но и появлялось некое сходство с вороной, — но мы еще не закончили, — при этих словах она окатила Мезенцева взглядом полным презрения. И столько в нем было высокомерной брезгливости, что казалось, старуха воспринимает посетителя, как досадное недоразумение. Неведомового невоспитанного медведя, лишь по недоразумению ввалившегося в храм науки.

Глаза ее подозрительно сузились:

— А вы, собственно, кто?

В любой другой момент Мезенцев стушевался бы от такого вопроса, не зная как на него ответить. Но сейчас его подхлестывал и раззадоривал тот факт, что Ян его не слушался — тот продолжал растерянно сидеть за своей партой, не смея подняться и не сводя глаз со старухи.

Мезенцев сухо бросил:

— Я опекун. — И тут же перешел в наступление, благо бас Мезенцева звучал куда внушительнее обидного старушечьего карканья, — почему у вас ребенок сидит до ночи?

Старуха вспыхнула. Теперь кроме ярко-красной помады на ее морщинистом пергаментном лице проявились пунцовые пятна на щеках и почему-то на лбу.

— Молодой человек, — она вцепилась узловатыми скрюченными пальцами в край стола, но подниматься не спешила, видимо это было не так просто в ее более чем преклонном возрасте, — я не привыкла, чтобы мне делали замечания, тем более в присутствии моих учеников. — У меня все дети занимаются столько…

Голос ее поднялся до пафосно высоких нот, что сильно задело Мезенцева. Кроме того его покоробило слово «дети».

— Сколько дети занимаются — решают не учителя, а родители. На то они и дети.

Откровенно говоря, под слово «дети» здесь подходил только Ян. Он был настолько и очевидно младше остальных, что просто непонятно, как сюда мог затесаться такой маленький мальчик.

Сами студенты, сидящие в кабинете, низко склонились над своими тетрадями и делали вид, что перепалки не замечают, хотя разговор Мезенцева с педагогом все более походил на спор и должен бы был вызвать интерес. Но нет, те сидели, как приклеенные, ничем не выдавая своего присутствия, будто разом ослепли и оглохли.

Впрочем, на самом деле они, конечно, вслушивались в каждое слово и понимал это не только Мезенцев, но и старуха. Понимала и все больше злилась.

— Молодой человек, по какому праву вы подвергаете сомнению мои методы обучения? Я заслуженный педагог, я тридцать пять лет в…

— Ян, собирайся, — резко перебил ее Мезенцев, бросив на мальчика властный взгляд. Тот, до того замерший на своем месте и во все глаза таращившийся на взрослых, на мгновение стушевался. Но под неумолимым напором сдвинулся с мертвой точки и принялся медленно и неуверенно закрывать тетради. При этом он вопросительно поглядывал на учительницу, но та головы в его сторону не повернула.

В кабинете повисла такая тишина, что стало слышно как ребята скребут ручками, а Ян шелестит закрываемыми учебниками. Старуха с ненавистью смотрела на Мезенцева, но тоже ничего не говорила.

Ян закончил сборы и нога за ногу поплелся по проходу, волоча тугонабитый ранец. Лицо его выражало крайнюю степень растерянности и конфуза. В кабинете гулко отдавались шелестящие детские шаги.

Чуть не дойдя до учительского стола он замер и начал переводить взгляд с Мезенцева на учительницу, ища подсказки, что ему делать дальше. Старуха предпочитала молчать и сохранять невозмутимое величие. Мезенцев, не сводя с нее глаз, резко сунул мальчику брелок:

— Подожди меня в машине.

Сказано это было коротко и непререкаемо, ключи болтались прямо у Яна перед носом и мальчик, напоследок просительно глянув на преподавательницу, вынужденно их взял. Но когда он уже подошел к двери, старуха повернулась в его сторону и убийственным выстрелом в спину отчеканила:

— Ян, я на тебя, конечно, не сержусь. Но если ты на что-то рассчитываешь, тебе надо больше заниматься. С такими данными как у тебя можно справиться только на усердии. А уж никак не лениться.

Мезенцев вспыхнул от злости, но было поздно. Лицо у мальчика вытянулось, губы сложились в недоуменную, символизирующую конец света букву «о», и он вышел спиной вперед, не выдавив из себя ни звука.

Старуха зарделась от плохо скрываемого мелочного торжества.

— Вы понимаете, что унижаете ребенка?! — голос Мезенцева, хотел он того или нет, звоном отдался под потолком. Пацаны за партами еще сильнее склонились к своим работам.

Преподавательница, которая свое дело уже сделала, а потому обрела прежнее невозмутимое величие, заговорила с Мезенцевым спокойно и свысока, как с малопонимающим мальчишкой:

— Молодой человек, если вы ничего не смыслите в педагогике, так хоть не вмешивайтесь. Я его не унижаю, а стимулирую. Он только с моих понуканий и начал азы постигать.

— Азы чего? — Мезенцев раздраженно сунул руки в карманы куртки, продолжая возвышаться у учительского стола. Но та даже под его тенью не чувствовала ни тени смущения, абсолютно уверенная в своей правоте:

— Азы матема-тического анализа, — отчеканила старуха.

— Математического анализа? — ужаснулся Мезенцев. Ему поначалу даже показалось, что он ослышался, — и зачем ему в одиннадцать лет мат анализ?!

Старуха все так же снисходительно-презрительно процедила:

— Математика — гимнастика для ума.

— И поэтому у вас одиннадцатилетний пацан по полночи сидит, а потом в темноте до дома добирается? А спать ему когда? А школьные уроки? Он ребенок!

Старуха спесиво поджала сухие губки:

— У меня все дети занимаются столько, сколько…

— Это дети?! — Мезенцев невольно-патетическим жестом махнул на притихших студентов, — и по сколько им? Вы что издеваетесь надо мной: тут у вас взрослые мужики, а ему одиннадцать. Вы не чувствуете разницы?

— Молодой человек, я вам в последний раз повторяю: я — заслуженный педагог! — Старуха затряслась от негодования и начала подниматься со стула, опершись о стол сухопарой, трясущейся от малейшего усилия рукой, — все родители мне только благодарны! И я никогда не слышала в свой адрес ни…

— В общем так, — Мезенцев одним жестом лопатообразной мужской руки предупредил любые возражения, — мой ребенок, — отчеканил он, — у вас не будет до ночи сидеть. Даже если у вас сто пятьдесят лет опыта. — Звучный голос с лихвой перекрыл скрипучий старческий, — если хочет у вас заниматься — ради бога. Но в десять я сам буду заезжать и забирать.