Сара Бергман - Съевшие яблоко

И с этими словами, даже толком не попрощавшись, он развернулся и вышел, оставив старуху кипеть от негодования и срывать злобу на оставшихся учениках.

Впрочем, оставшиеся были уже не его подопечными — пусть заботятся о них родители.

Когда Мезенцев открыл дверцу и забрался в машину, Ян сидел на своем месте тихий, будто водой облитый. И только немо таращил круглые от волнения глаза. У Мезенцева заскребли на душе кошки.

Он, не глядя мальчику в глаза, молча завел машину, включил обогреватель. Только тогда Ян механически отчеканил:

— Как говорил Джонатан Свифт, ничто так не нарушает расчеты, как неудача, сопровождаемая чувством стыда и вины, — и вдруг живым, жалобным голосом расстроенного маленького мальчика, воскликнул, — я теперь на конкурс не попаду, да? Я ленивый, да? И плохо понимаю? — и вопросительно, с надеждой уставился на Мезенцева.

Наверное он ждал, что тот сейчас скажет что-то такое, что тут же все решит — уладит проблему. Как всегда ожидал от того взрослых чудес.

Но ничего подобного не произошло, Мезенцев промолчал. Хотя и чувствовал, что еще чуть-чуть и тот позорно разревется, размазывая слезы и сопли по щекам.

— И что случится? — только спустя минуту молодой человек повернулся и внимательно посмотрел мальчику в глаза. — Вот не попадешь ты на конкурс, и что случится?

Тот опешил. Глаза его возмущенно округлились, мальчик распахнул рот, приготовился разразиться жаркой тирадой. И ничего… Оказалось, он не знал ответа на такой простой вопрос. Скорее всего, ему даже в голову не приходило над этим задуматься. Ян сидел, мучительно соображал, пытаясь сформулировать всю эпичность крушения мира в двух словах, но это ему не давалось.

— Ян, — а Мезенцев доверительно посмотрел ему в глаза, — поправь меня, если я ошибаюсь, но ведь эти конкурсы идут постоянно, так? — он не спрашивал, а констатировал, подталкивая мальчика к единственно-верной мысли, — один кончается, другой начинается. И каждый год они повторяются. — Тут Ян неуверенно кивнул и Мезенцев задал главный вопрос, — так чего ты уперся в этот конкурс? Тебе одиннадцать лет, ты еще все успеешь. Не в этом году, так в следующем, или через год. Или через два. Когда будешь готов тогда и попробуешь, и поучаствуешь и выиграешь. Зачем нужно столько напряжения?

Ян смотрел так, будто тот заново открыл Америку. И сделал это специально для него.

Он просто не сознавал того, что понимал Мезенцев: остальные ребята в той группе взрослые лбы и у них тикает время — им важно попадать в лауреаты сейчас, когда от этого еще что-то зависит. У Яна по сравнению с ними в запасе еще пять-шесть лет.

Но уж у кого времени точно нет, так это у старухи. И этой подлой сволочи, как мысленно обозвал ее Мезенцев, конечно, лестно привести на конкурс такое юное дарование. Плод «ее усилий» и «ее трудов». Возможно грамотку получить — на стенку повесить.

Мезенцев же смотрел на Яна и видел мальчишку. Такого же как сотни других, с веселыми криками носящихся по улицам. Ему надо было играть в футбол, гонять на велике, лазить с приятелями по стройкам, даже учиться курить в подворотнях. Драться, бегать, играть, соперничать. Быть ребенком.

Ян же начинал день с учебником, проводил его с ним же и заканчивал, бредя домой по темным ночным улицам, волоча тяжелый рюкзак, набитый заумными книжками. Слепнуть и сутулиться при настольной лампе. И все только потому, что старой ведьме хотелось почетную грамоту.

И хотя из педагогических принципов он не должен был так говорить, Мезенцев не удержался:

— Ты головой подумай — она тобой пользуется, а ты позволяешь. — Голос его был твердым, Ян смотрел на него круглыми от удивления глазами. Никогда еще никто при нем не изобличал взрослых и не учил не доверять им. Но дальше Мезенцев сказал такое, что мальчик задохнулся от недоумения. — Пошла она к черту со своими конкурсами! Пусть сама участвует, если ей так хочется.

Увидев его взгляд Мезенцев прикусил язык и снисходительно потрепал мальчика по макушке:

— Я же не говорю, что заниматься не надо. Учись, — он ободряюще улыбнулся, — только не перебарщивай. Все хорошо в меру, знаешь?

— Таких пословиц много! Всякое дело мера красит. Без меры и лаптя не сплетешь. Душа меру знает. По мерке масте…

— Знаешь, — Мезенцев рассмеялся. — Так что, не надо никому ничего доказывать. Мне твои оценки не нужны. Учиться надо, но не для нее, не для меня. А для себя, понимаешь? — мальчик неуверенно кивнул, хотя особого понимания в его глазах и не было. И Мезенцев уверенно заключил, — а в десять домой. Идет? — и он серьезно протянул раскрытую ладонь.

Ян расцвел в довольной улыбке и его ладошка утонула в большой мужской руке. Мезенцев тронул машину с места.

Он твердо и неколебимо решил вбить в голову Яна, что любить того должны не за достижения и успехи, а просто за него самого. Ян должен был поверить, что стоит чего-то сам по себе, а не только вкупе с академическими достижениями.

Кира стояла в школьном дворе и тоскливо смотрела на забор. Взгляд у нее был пустой и отрешенный. И все то время, что девочка переминалась с ноги на ногу у облезлых колонн фасада, она не выпускала из рук телефон. Бросив полупустой рюкзак у окна.

В эту субботу класс не учился — ездил на большую экскурсию. И вернулись ребята почти затемно.

Об этом предупредили заранее и отец обещал Киру встретить. В отличие от одноклассников она жила не в соседнем дворе, а на другом краю Балашихи.

Но отец забыл.

Кира в очередной раз набрала номер, дослушала до последнего гудка и нажала отбой. Когда разъезжались-расходились по домам одноклассники, она пережидала в холле, там где никто не мог увидеть, что за ней не приехали. Ей было стыдно. Не хотелось, чтобы на нее смотрели с любопытством. И злорадствовали те, кто вчера завидовал.

И вот уже сорок минут девочка стояла у дверей школы и ждала. На улице медленно темнело.

Ей было отчаянно страшно, что снова случится скандал. Мать, конечно, не поверит, что отец задержался на работе. И потому Кира не шла на автобусную остановку, а продолжала стоять на месте, переживая, сжимая телефон и как маленькая бормоча заклинание: «пусть папа приедет поскорее».

— За тобой тоже опаздывают?

Девочка вздрогнула и обернулась. По сторонам школьной двери было два окна. У одного из них стояла Кира. На отливе второго лежал школьный ученический рюкзак. Возле которого притулился Ян Романов.

И Кира увидела его только сейчас не потому, что одноклассника не было там раньше. А потому что Романова никто никогда не замечал. Пока он не начинал встревать на уроках.

По какому-то молчаливому уговору никто в классе никогда не разговаривал с одаренным одноклассником. Он был младше — совсем малыш. И настырный всезнайка — каждый уже успел получить от него обидное замечание. А никому не нравится, когда тебя заставляют краснеть и поправляют у доски на уроке.