Сара Бергман - Съевшие яблоко

Романову, конечно, никто не звонил.

— Запиши. — Кивнула она и добавила, — и звони. Только не поздно, а то мама будет ругаться.

Кира продиктовала номер, но доставать свой телефон не стала — это было бы некрасиво.

Впрочем, мальчик ничего не заметил. Он осветился счастливой улыбкой. И потом весь день ходил, уткнувшись носом в аппарат и оживленно тыкая клавиши.

С неизбалованным Яном Романовым было просто. Он сейчас оказался единственным с кем можно было общаться, не думая о том, что над ней смеются за глаза. Или злорадствуют. Или жалеют.

Этой ночью отец не пришел ночевать.

Он не позвонил, не предупредил, ничего не сказал, а просто не приехал вечером с работы.

Кира и мать почти не спали.

Девочка сидела в своей комнате и не знала, что и думать. А мать до полуночи пыталась дозвониться отцу. И говорила с подругой, крича и плача в трубку. Потом звонила отцовским друзьям и бросала трубку. Звонила в контору, где ночью никого не было и даже в скорую помощь, где ничего не ответили.

Под утро долго плакала, сидя с ногами в кресле, и там же уснула.

Кира спать боялась, дремала урывками. Переживала и слушала собственное гулко бьющееся сердце. А утром, когда она с открытыми глазами лежала в своей постели и слушала гудящую тишину, разрезаемую громким тиканьем настенных часов, ее переполошил звук поворачивающегося в двери ключа.

Кира, не помня себя, слетела с кровати и босая бегом кинулась в коридор.

Где лицом к лицу столкнулась с отцом.

— Принцесса, а ну-ка найди мне быстренько чистую рубашку, на работу уже опаздываю, — озабоченно нахмурился он и, как ни в чем не бывало, махнул рукой, поторапливая девочку.

Кира опешила, замерла посреди коридора, растерянно глядя, как отец вытаскивает из тумбочки другие ботинки.

А он сварливо одернул ее за нерасторопность:

— Кира, я же попросил — принеси рубашку!

Девочка медленно, на ватных негнущихся ногах, повернулась и побрела в родительскую спальню. Минуту назад она задохнулась от радости — папа вернулся живой и здоровый! А сейчас не знала, что думать. Вяло распахнула шкаф, вытащила одну из десятков почти одинаковых белых и полосатых рубашек, которые помогала гладить по выходным, повесила на руку.

Бесшумно, инстинктивно глуша звук шагов, прошла по коридору, увидела, как в зале, в кресле, уронив голову на руку, тяжелым сном спит мама. И почему-то Кире совсем не захотелось разбудить ее счастливым криком «папа пришел».

А отец уже поторапливал ее, поспешно меняя вчерашнюю, пропитанную смесью незнакомых девочке запахов рубашку на новую. Так же поспешно влезая в темно-серый пиджак.

Потом он подхватил компьютерную сумку, дежурно чмокнул Киру в макушку. И захлопнул за собой дверь.

Мир — ее понятный и привычный мир, единственный, который она знала, вдруг развалился на части. И Кира не могла узнать своего отца, потому что папа вдруг стал уже не ее папой. И что она могла сказать матери, беспокойно и тяжело спящей в кресле в соседней комнате?

Кира не сказала ничего. Малодушно собрала сумку, на цыпочках вышла в коридор. И только оставила на столе нечестную, не правдивую записку:

«Мамочка, мы с папой не стали тебя будить, ты так хорошо спала. Папа отвезет меня в школу».

А когда вечером вернулась домой, там уже был скандал.

— Ты меня что, идиоткой считаешь?! — кричала мать, — думаешь, я не знаю кто она такая?!

Отец что-то вяло бубнил в ответ. Не виновато, не испуганно, а дежурно, скучающе. Так, будто на самом деле ему все равно.

Кира, держа рюкзак в опущенной руке, застыла у порога. Сегодня она ничего не соображала, ни о чем не могла думать. Получила тройку по математике и ничего не решила на контрольной по физике.

— Притащил молоденькую секретутку, она ноги раздвинула и обо всем на свете забыл?!

Внутри Киры разливалось болезненное мучительное удушье. Та женщина. Не бывает на свете ничего страшнее, чем когда появляется та женщина. Когда ругаются родители. Когда каждое слово отдается внутри у ребенка и начинает казаться, что жизнь на этом развалилась и кончилась.

Кира не могла заставить себя раздеться и переступить через порог.

Та женщина.

Разведутся.

Ей отчаянно хотелось побежать в комнату, где ругались родители, заплакать, закричать. И очень-очень попросить отца, чтобы все это закончилось. Чтобы все снова стало так, как этим летом. Где-то в глубине души теплилась наивная вера, что он может это сделать. Ведь папа может все. И он всегда выполнял желания дочери. Даже если чего-то было нельзя, стоило попросить очень-очень и становилось можно. Если бы он только понял, как важно это для нее — для Киры.

Но так поступил бы совсем маленький ребенок. Кире было тринадцать, она уже прекрасно понимала, что это не поможет.

Понимала, но, натянув улыбку на лицо, шла в комнату.

— Привет! — появилась она в дверях.

Родители замерли. Оба резко замолчали, повернувшись к ней. От неожиданно повисшей тишины зазвенело в ушах. Взрослые смотрели на нее удивленно — так, будто Кира что-то разрушила своим появлением, вторглась в ненужное.

Секунда. И мать поспешно отвернулась, пряча красные заплаканные глаза и отекшее лицо. Будто Кире не положено было его видеть. И коротко всхлипнула.

Отец нахмурился. Тяжело, без доброты и ласки посмотрел на Киру. И явно через силу прогудел:

— Кира, уйди в свою комнату.

Тишина повисшая было в комнате рухнула. У матери неожиданно вырвался громкий и болезненный всхлип-стон.

И Кира, сама не понимая как, сделала шаг назад. Она понимала, что не надо сейчас уходить. Что ее присутствие мешает им ругаться. Что только она не дает вырваться лавине.

Но вот дверь уже закрылась у нее перед носом. И снова раздался крик матери:

— Доволен, мразь, доволен? И все из-за какой-то бляди? Да что она такого делает? Мозги она тебе высасывает, да? Да?!

И отца:

— Заткнись, дура! У тебя ребенок в доме!

— О ребенке он вспомнил! Ты о ней не думал, пока всю ночь блядь свою трахал?! А мы тут сидели, ждали тебя с ума сходили?!

Кира, не помня как, едва волоча ноги, дошла до своей комнаты. Села на кровать, сжав коленями стиснутые пальцы.

И продолжала слышать каждое слово:

— Ненавижу. Ненавижу тебя!

— Ты?! Да это я себя проклинаю, что столько лет с такой жил!

— Да она же ведьма! Она на тебя колдует, а ты и рад стараться!

— Идиотка! Дебилка, тебя слушать противно!

— Сволочь, какая же ты сволочь! Если бы я знала…

— Кто захочет жить с такой идиоткой? Тебе лечиться надо, кретинка!

Дрожащими руками, часто поверхностно дыша, нащупала девочка телефон и вытащила его из кармана. Ей уже не было стыдно, и не было страшно, что над ней посмеются или пожалеют. В эту минуту она не боялась ничего.