Наталья Горбаневская - Города и дороги. Избранные стихотворения 1956-2011

Глубо́коуважаемый
вагоноуважа…
катаючись трамваями,
не сесть бы на ежа,

не скушать бы ужа,
с угрём нечайно спутав,
пока углём беспутным
не греется душа,

пока она трамваями,
одевшись плотью, ездит,
пока в бесснежном мареве
глядит себя без лести

и, да, без снисхожденья,
претензий и обид
себя она глядит,
и этот скорбный вид
в парах самосожженья

заслуживает нашего
молчания, да-да,
и ты ее не спрашивай:
зачем? почём? куда?

Выхожу с Восточного вокзала
и с восточным распростясь морозом.
Заумь – безумь, я уже сказала,
но она же, если хочет, розумь,

но она же мотыльком по розам,
утюжком по грёзам поизмятым,
вопреки угару и угрозам,
вопреки таблеткам сердцемятным,

вопреки самой себе… О заумь,
о Котаумь с зелеными глазаумь,
так дерзайся, только не слезайся
с поезда, где едешь в виде зайца.

Распаянный бульвар
лудильщик не поправит,
сухое солнце плавит
бессильный Вавилон.
Жую, как в детстве, вар,
пока в зубах настрянет,
пока в ушах стреляет
неслышный перезвон.

Забравшись на Парнас,
как нимфа, загораю,
загубленному раю
вчерашняя сестра.
«Помилуй бедных нас»
шепчу – и оступаюсь,
и тут же просыпаюсь
(такой вот сон с утра).

Как бы ты ни шел —
переулком кривым
или по переулку кривому,
всё, что ты нашел,
обращается в дым,
не донесешь до дому.

Что бы ты ни пел —
торжествующую песнь
или песенку павших повстанцев,
петел отлетел,
и осела плеснь
на строфы недописанных стансов.

Что бы ни лилось
без рифмы, на авось,
из динамиков что бы ни звучало,
этот дым, этот прах,
эти строфы на кострах,
начинайте сказочку с начала.

Этой заросшей дорожкой,
этой тропинкою тесной,
полупротоптанной стёжкой
с полупрошёптанной песней,

с полуулыбкой и полу-
свисшей слезою с ресницы
ходишь до смерти в школу,
учишься слову-глаголу,
как проспрягаться – то есть
сопрячься, а не склониться.

Малах, которому курган,
Конечно, тоже бездыханен
Был в тот момент, когда врагам
Не отдан был на поруганье,

А был честь-честью погребен,
Как в эту рань средневековья
Еще велось у тех племен
Для лиц военного сословья.

Но много лет тому спустя
Враги кургану угрозили
И свой – не наш трехцветный стяг
В его вершину водрузили.

И в раже враг, и рожа рыжа,
В ладоши бьют и руки жмут,
И жалкий пригород Парижа
С тех пор Малаховкой зовут.

Еду-еду, не свищу,
свистнула б, да не умею.
Скоро-скоро полечу
там, «где небо всех синее».

И опять не просвистать,
разворачивая свиток,
не прочесть и не привстать
над напрасностью попыток.

Самолётик, самолёт,
доберусь ли до конечной,
где свистулька лёд невечный
обратит в текучий мёд.

Знаю, знаю,
слышу, слышу:
голова конька резная
вылезла на крышу.

Еду, еду
в чистом поле,
я к тебе доеду к лету,
братик по недоле.

Головою
коник машет,
а над скошенной травою
польный коник 5 5 польск. konik polny – кузнечик пляшет.

Эти места,
где нигде не была я.
Холод холста
на закраине рая.
Ноты с листа
ненаверно играя,
глянешь в окно:
скушно, смешно.

Там в сентябре
ты проехал в телеге,
в пыльной жаре,
позабыв о ночлеге,
а на заре,
очутившись в побеге,
вынул смычок,
вывел крючок.

Это заря
наступает с востока,
шестизарядна,
шестидестиока,
значит, не зря
перестала до срока
скрипочка петь,
половица скрипеть.

И снова спасибо общественным средствам
передвижения
за то, что везут на свидание с детством
жизнь заржавелую,
за то, что в их ритме звучат перебои
сердцебиения,
за то, что тебя же рифмуют с тобою
– ветр с каравеллою.

Я по улицам хожу,
точно крокодила.
Непременно угожу
тоже грызть лоскут.
Просто так стишки пишу,
а не ради дела.
До конца не довожу
этот легкий труд.

Этот легкий ветерок
где-то возле уха.
Там, где легкий матерок
веет из окон.
Где тут запад, где восток,
разбери, старуха.
Вдохновенье ли, восторг,
лишь бы всё не в тон.

Ступай себе не торопясь
дорожкой неторопкой,
чини разорванную связь
не кружевом, а штопкой.

И чтоб то ни было в пути
надвинется и встретит —
ты потихохоньку лети,
как ветерок, не ветер.

Полустанция Зимейса
из проезжего окна.
Изумися, изумейся
над изгибом полотна.

Изумляюсь, из-умляюсь,
из ума на всем скаку,
глаза жмурю как умляут
над ухмылкою как U.

Ищите и обрящете,
иду, клюкою тыкаю,
похрустывают хрящики,
потрескивают, тикают,

как часики. Еще часок,
вон тот еще пройти лесок,
и рощу, и болотце,
как конь или как ящерица, —
всё равно обрящется,
отыщется, найдется…