Наталья Горбаневская - Города и дороги. Избранные стихотворения 1956-2011

Хоть бы в петлю, хоть бы в рай,
хоть бы в дедовские орды,
не горды мы и не твёрды,
не рабы мы и не лорды,
по старинке помирай.

По старинке помолясь
у порога в путь-дорогу,
в пурги, замяти, мороку,
обмороки, поволоку,
сутолоку, мрак и грязь.

За порогом замерев,
обойму и тьму, и тучи,
хлябей тяжких пар летучий,
где в засаде из созвучий
с агнцем затаился лев.

Как мало флипперов теперь в Париже,
тем более в кафе и не покуришь,
и щуришься, как недобитый жмурик,
недоостывший, на ступеньку ниже.

Пейзаж, пейзаж – иль вправду пеизаж,
тем больше милый, чем более унылый,
дождливый, как березка над могилой,
и за него чего ты не отдашь?..

Эти «не», эти «без»,
этот отрицанья бес
над безгрешной землёй
пролетел, сухой и злой.

Пролетел, сухой и злобный
над Калугой, над Коломной,
над Окой и Двиной
и над тёмной надо мной.

Если я автомобиль,
то, конечно, грузовик.
Если грязь и если пыль,
кузов мой из них возник.
Если стелется ковыль
пеленой из-под колёс
– небыль? небыль? или быль?
– в том вопрос? не в том вопрос?

Ухабами забитый,
разутый, позабытый,
кончается стишок.
И вновь пошли ухабы,
ну да и мы не слабы,
затянем ремешок

покрепче да потуже,
ныряя в рифму в ту же.

НЕ говорите мне, что ручей
не сам выбирает в дебрях дорогу.
Он неуч, как я, а у неучей
в запасе всего понемногу.

Он не вечен, как я, он бежит по камням
и всплёскивает крылами,
пока ему, пока мне, пока нам
не приходит в голову заняться делами.

Пока ранний снег еще редок и сед,
пока нам сонет заменяет обед,
а соната заменяет и окна, и двери.
Покудова конь недостаточно блед,
а плед на коленях не оставил след,
наши дебри держатся на надежде и вере.

Не думай… И не думала,
а шла себе, куда
что дурочка, что умная
доходит без труда,
куда и речка дотечёт,
и тропка добежит,
и где, как годовой отчёт,
рояль в кустах лежит.

Перекрестки, распутья, развилки.
Обмышленья, ошибки, обмылки.
Заблуждаясь, не заблудись.
Отчуждаясь, не учудись.

Научась и тому, и сему-то,
лишь одно наизусть затверди:
как сия драгоценна минута,
пока ты не свернула с пути.

Пока-покудова-покедова,
Графьёво, Внуково и Дедово,
куда-откудова – неведомо,
но я взлетаю и взлечу.
Мельчит полей чересполосица,
постанывает переносица,

неясный гул наружу просится,
навстречу туче и лучу.

«Кто я? Откуда? Куда я иду?» —
это, оказывается, банально,
как отличать от победы беду,
как не дышать при свече поминальной.

Эти «куда» и «откуда» и «кто»
ходят под дождиком в тёртых пальто,
в драных галошах, с ухмылкою рта
и, разумеется, без зонта.

Дождик, дождик, пуще,
дам тебе я… Ничего,
ничего тебе не дам,
я поеду в Амстердам,
там такие кущи
по музеям – прямо во!

Дождик, дождик, зачасти,
частый дождь у нас в чести.

И на очередной развилке
стою, как воин в несознанке:
не разобраться без бутылки,
не нарядиться без изнанки,
не обрядиться без изъяну
в полки, не собранные в стаю,

а значит, ни стрезва, ни спьяну
не говори: «Я улетаю».

Улетаю, колоду раскинув
от туза и до двойки червей,
и анапестом душеньку вынув
из чужих дочерей-сыновей,
и чернильными тучами хлынув
на чужую тетрадь… Перестань!

Улетаю. Далёко ли? В Хлынов,
где у Хлебникова Аристань.

Значит, авиагрипп
подхватила в аэропорту,
и, как унтер-подлип,
прилипаю аортой ко рту
заскорузлых небес,
и машу пятернями двумя,
где ни ангел, ни бес
не помянет летучую мя.

Глу́ха, ста́ра 6 6 głucha, stara (польск.) – глухая, старая. ,
прилетаю
на постой.
За пределом кофе-чаю
никому не отвечаю
ни за что.

Ручейки бегут по склонам,
свеже-мартовски-зелёным,
слышу-слышу
тихий-тихий нежный звук
их изводов и излук
и натягиваю лук
рифмы.

Помчи меня скорей
под звон незримых шпор
за речку, за ручей,
решая давний спор,

по горкам-бугоркам,
за Рубикон-рубец,
каурый автокар,
железный жеребец.

Но где мой дом? И родина моя?
Сырой подвал, давно снесенный флигель,
и – «вот тебе уют»,
и – «здесь не подают».
И тешится змея,
сыгравши фигель-мигель
на дне трансатлантических кают.

Хвою выпарили ели,
в прах ссыпаются бугры.
На какой мы параллели?
Сколько градусов жары?

Сколько градусов от центра
города или Земли,
где меня переоценка
с распродажей замели,
где ни цента, ни процента,
ни клочка чужой земли.

Если точно, то ни пяди,
как написано в тетради,
пожелтелой не со зла,
где таблица умноженья
и готовые решенья,
как на складе в Ленинграде,
когда веют дыма пряди,
а еда уже зола.