Наталья Галкина - Ошибки рыб

Когда я написала: «Самое роскошное собрание фонтанов в Европе — чудо гидравлики с водяным театром, где оживали фигуры под струями воды, а на высоте трех футов над землей танцевал на невидимой струе воздуха медный шар, — находилось на узкой полосе между задней стороной виллы Альдобрандини и круто вздымающимся вверх откосом…» — пошел дождь, прогнавший меня с бульвара.

Назавтра я спросила у подружки, не знает ли она кого-нибудь, кто путешествовал автостопом. «Есть один такой, — отвечала она. — Приходи вечерком, он ко мне зайдет». Я надеялась, что это будет Виорел, но это был не он.

— Куда собралась?

— В Италию.

— Н-ну, в Италии и в Испании с нашим делом сложно. Лучше дуй в Германию. Хотя… Если будешь придерживаться автобанов, все будет тип-топ. Только имей в виду: вдоль автобана идти нельзя, большая скорость, не остановится никто. Лучше всего стопить на выезде с бензоколонки. Кстати, запомни: в Европе не ездят по ночам. У них не Россия, ночью люди спят. А до девяти вечера путь открыт. В Италию можно из Чопа, через Будапешт, потом Загреб, потом через Словению, Любляна, Постойна, Orte, а там и Рим. Хотя один наш хитч-хайкер двинул так: Финляндия — Германия — Австрия — Франция — Италия. Тоже вариант. Ты одиночка или смешанная пара?

— Смешанная пара, — отвечала я, — но я вообще не знаю, что такое автостоп.

— А твой напарник, я надеюсь, в курсе?

— В курсе. Расскажи мне хоть что-нибудь! Мне стремно выглядеть полным чайником. Я даже, как положено голосовать, не знаю.

— Международный знак автостопа, — вымолвил он голосом лектора, — это рука с оттопыренным большим пальцем. У нас голосуют и открытой ладонью, и рукой машут-семафорят, так что водителю не разобраться, кто ловит такси, а кто стопит машину. Однозначный жест для остановки авто только у придорожных проституток.

— Люди давно так катаются на попутках, бесплатно? Или все же платно?

— Настоящий автостопщик — цыган, халявщик, бродяга, искатель приключений, риска, настоящих путешествий. Иногда, конечно, можно и заплатить. Но надо стараться обходиться без этого, не терять стиля. В Штатах на попутках катались аж в двадцатые годы, кажется; в Европе самая мода пришлась на пятидесятые, шестидесятые. Тогда и основные правила выработали.

— Правила? Разве в такой дикой рулетке есть правила?

— Само собой. Например, если едешь с дальнобойщиком, твоя святая обязанность с полночи до шести утра не спать и не давать спать водителю. У меня дважды водители засыпали, но мне удавалось затормозить и вырулить, куда надо. Еще важное правило: никогда не спеши, не строй планов о сроках, загадаешь — все обломается.

— Даосские дела какие-то.

— Ну, правильно, подруга, дао — это путь!

— Ты давно так катаешься?

— Лет пять. Однажды мы застопили маленький корабль. А в Дании ставили палатку под священным дубом возле дольмена; какие там буковые леса! Красотища! Палатку не забудьте, дело полезное. И с собой лучше брать только евро, в Европе ночью обменники не работают.

— Можно подумать, у нас работают.

— У нас, заметь, ночью можно найти всё и вся, надо только места знать. Мы ночные птицы. Русский савешник, не будь я Винни-Пух.

— Ты искатель приключений, — сказала я Виорелу по телефону, — русский савешник, цыганский барон, авантюрист. Нужно только добраться до Чопа или до Финляндии. Что ты молчишь? Ты понял, что я еду?

— Я это еще до твоего звонка понял, — отвечал Виорел. — А вот тебе сюрприз, синоним подарка: для начала полетим на самолете.

— Разве мы не обязаны в районе Дворцовой первым делом застопить самосвал?

Я всегда знала, что во мне дремлет авантюристка, человек такое про себя большей частью знает. Другое дело — не всем охота сие спящее до поры создание в себе будить. Мы поехали, мы полетели, конечно же, я скрыла, что никогда не бывала на международной авиалинии, да и вообще ни на какой, один раз на юге на «кукурузнике» сорок пять минут летела, так сложилось. Возможно, мой напускной бывалый полуравнодушный вид обманул моего спутника, хотя — кто разберет? Он был патологически наблюдателен; когда в иллюминаторе увидела я прекрасные облака ниже самолета, ёкнуло сердце, я влипла на полминуты в круглое окошечко, а обернувшись, поймала его быстрый лукавый взгляд и пригашенную улыбку. Стюардесса принесла показавшееся мне восхитительным прохладительное и леденцы.

— Отличается, однако, авиакомфорт от железнодорожного.

— А ты не летала на больших самолетах международных? В них можно смотреть кино, посещать кафе. Знаешь, как на таких линиях наши самолеты называют? «Летающий ГУЛАГ».

— Какая глупость! Нам всегда кажется, что советские слоны лучшие в мире, а наши дураки глупее всех. Дурак — он и в Швеции дурак. С евростандартными мозгами. Интересное у них представление о ГУЛАГе. Мы же не на нарах летим. И параши в углу нет. Одно сходство, особенно в нынешнее время: политические сидят вместе с уголовниками. Последние, правда, теперь преобладают.

Он не шевелился, сидел, закрыв глаза, мне показалось, он задремал, но он спросил, не открывая глаз:

— Акварель не забыла?

Мне нравилось все: неощутимость полета, квадраты земли под облаками перед посадкой, трап, квитки на багаже, бренды, бирки, графика билетов, таможенный контроль, надписи на чужом языке, сам чужой язык, в котором понятны были отдельные слова из эсперанто латыни, из арий опер, с рецептов, из ботанических атласов и сборников этюдов для фортепиано. Нравился черный кофе в маленьком баре, долгие дорожки к выходу из аэропорта, знакомые по картинам и фотографиям средиземноморские деревья.

— Какой кайф! Ты знаешь, путешествие — это натуральный наркотик.

— Да, — отвечал Виорел. — Когда я играю в домоседа, у меня начинается ломка.

Меня удивило, что в первый же день путешествия нам попалась бахча; прежде мне казалось, что арбузы растут только в Украине. Мы ели арбуз, сидя на траве у реки. Трава у реки и трава на обочине, Виорел играет на скрипке, я пишу этюд, ему накидали в шляпу монеток, мы узнали имя реки — Фиора. По дороге к вечеру и реке мы набрали апельсинов, кедровых шишек с крупными орехами (крупнее сибирских раза в три). То была первая встреча с италийским «подножным кормом», потом мы не раз собирали растущие на каждом шагу яблоки, сливы, груши, персики, виноград.

Нам пришлось ночевать в полуразрушенном двухэтажном фермерском особняке с заколоченными окнами, стоящем посреди зарослей кукурузы, точнее, в его внутреннем дворике, завоеванном пахучей одичавшей зеленью, где расстелил Виорел наши два спальника под звездным небом. Засыпая, я подумала: как жаль, что мы не крутим роман! такие декорации пропадают зря!

Меня забавляла и очаровывала способность моего спутника врать водителям. «Вы студенты?» — «Да». — «Вы французы?» — «Да». И — в другой машине: «Вы русские торговцы?» — «Да». — «Любовники?» — «Да». Роли менялись, мы побывали братом и сестрой, женихом и невестой, мужем и женой, болгарами и сербами, вылечившимися наркоманами из Нидерландов, нелегалами, у меня голова шла кругом, я уже не понимала, кто я на самом деле.