Александр Кожедуб - Внуковский лес

Кроме того, в Пасхальный мясоед подавали еду рыбную: "Сельдь на пару, щуку на пару, лососину сушеную, белорыбицу сушеную, осетрину сушеную, спинки стерляжьи, белужину сушеную, спинки белужьи, спинки белорыбицы на пару, лещей на пару, уху с шафраном, уху из окуней, из плотиц, из лещей, из карасей".

Мне было непонятно, что такое "кундумы" и "сандрик". Но в доме нормального "древника" всегда есть словарь древнерусского языка, и я узнал, что сандриком называлась можжевеловая смола, а кундумами — вареники с говядиной в подливе.

Конечно, книга с подобным перечислением блюд была идеологической диверсией, о чем я и сказал жене.

— У Аксакова в "Детских годах Багрова внука" еще больше блюд, — пожала она плечами.

— Аксаков писатель, — сказал я, — а здесь идеология. Неужели не понятно?

— Понятно, — вздохнула она. — Выгонят, сам на работу пойдешь.

— Зачем? — удивился я.

— Кто-то ведь должен в семье работать.

— Не обязательно. На жизнь и гонораров хватает.

У меня выходили книги поочередно в Москве и Минске, и на жизнь действительно хватало даже без зарплаты жены.

— Без работы мне скучно, — заупрямилась Алена.

Вот это другое дело. Если человеку скучно — пусть работает. Лишь бы товарищ из Киева не попался. А у жены был классический товарищ, прямиком из "Истории КПСС", где боролись с врагами народа и прочей контрреволюционной сволочью.

Но мы недооценили директора "Савраски". Он тоже был товарищем "оттуда" и знал, к кому и куда идти за советом.

Через неделю после второй статьи в "Правде" он снова вызвал Алену к себе.

— Мы выписали вам премию в размере месячного оклада, — сказал он.

— За что? — поразилась жена.

— За издание высокохудожественной литературы. Идите и спокойно работайте.

— А киевлянин?

— С ним разберутся без вас.

— И даже не будет выговора?

— Не будет.

Алена купила в ГУМе бутылку "Ахашени", и вечером мы ее распили.

— Хорошо, что наш директор из ЦК, — сказала она, залпом осушив бокал. — Обычный директор меня бы не спас.

— Обычных директоров у нас не бывает, — возразил я, с тревогой наблюдая, как она наливает себе в бокал вино. — Может быть, съешь персик?

— Не хочу.

Она снова выпила бокал до дна.

"Сейчас упадет", — подумал я.

Но жена упала не сразу. Она обстоятельно рассказала мне о пользе древнерусской литературы, и особенно апокрифов, по которым когда-то писала диплом. Затем высказала все, что думает о стукачах из центральной печати. Почему-то вспомнила свою поездку на Валаам. И только после этого откинулась на спинку дивана и безмятежно уснула.

Я же подумал, что "Домострой" мне попался в руки не зря. Я понял, что должен обустроить свой дом. Поскольку полноценного дома в Москве у меня не было, им следовало обзавестись. И это была цель, ради которой можно было пожертвовать многим.

2

Но перед домом, требовавшим обустройства, у нас появилась машина.

Ровно в тот год, когда я получал права на вождение в Минске, тестю пришла открытка из автоцентра на Варшавке о выделении ему машины. Тесть был ветераном Великой Отечественной войны, и мы этой открытке не сильно удивились.

— Какая машина? — спросила жена.

— На выбор шестая или восьмая модель "жигулей", — сказал я. — Какую ты хочешь?

— Не знаю, — пожала она плечами. — Надо Леню спросить.

Леня был ее старший брат, который уже два года ездил на "Ниве", и его совет имел большое значение.

— Берите любую, — тоже пожал плечами Леонид. — Мне "Нива" нравится.

У Леонида был дом в Тверской области, до которого можно было доехать только на "Ниве", и всем было понятно его пристрастие к вездеходам.

— Но у нас нет дома под Тверью, — сказал я.

— Купим, — посмотрела на меня жена.

— Выделяют "шестерку" либо "восьмерку", — напомнил я.

— Я бы взял "восьмерку", — сказал сын Леонида Петр, тоже участвовавший в семейном совете.

Петя был на десять лет младше меня, и для него не стоял вопрос, какая цифра весомее — шесть или восемь. К тому же в свои двадцать он уже успел жениться и развестись, в то время как я только-только привыкал к своей первой жене. Впрочем, что-то мне подсказывало, что эта жена надолго.

— Берем "шестерку", — сказал я.

За машиной поехали тесть, я и Алена. Автомагазин на Варшавке в то время был крупнейший в Москве. Издали он походил на огромный муравейник, живущий по законам, неведомым простым людям.

— Это сколько же мы здесь простоим в очередях? — почесал я затылок.

Очереди и впрямь были большие, но к обеду мы достигли заветного окошка.

— Обед, — захлопнула окошко продавец.

— Зато после обеда мы первые, — сказала жена.

За время обеда перед нами влезли два ветерана, более заслуженные, чем тесть, но по сравнению с утренней очередью они были семечками. Ровно в пятнадцать ноль-ноль мы просунули документы в окошко.

— Остались только белые и бежевые, — визгливым голосом сказала дама в окошке. — Какую берете?

— Белую. — Голос у меня отчего-то сел.

Жена открыла рот — и ничего не сказала. Тестя никто ни о чем не спрашивал, и он послушно делал то, что ему велели. В основном ему приходилось расписываться на квитанциях.

Еще через час из ворот к нам выкатилось белое чудо.

— Получайте, — сказал мастер, передавая мне ключи.

— И все? — недоверчиво спросил я.

— Теперь на учет в ГАИ.

"Еще одна очередь", — подумал я.

— Наш Феликс, пока ехал из магазина в ГАИ, попал в аварию, — сказала Алена.

Я тоже помнил эту историю. Сослуживцу Алены Феликсу Чуеву в Союзе писателей выделили "волгу". Он приехал в магазин на Варшавке, честно отстоял очередь, сел в новенькую "волгу" и поехал в ГАИ. На перекрестке его догнал грузовик и стукнул в бок.

— Какого цвета была "волга"? — спросил я.

— Белая, — сказала жена.

— А в какой бок его стукнул грузовик?

— Не знаю, — озадаченно посмотрела на меня Алена.

Я отчего-то подумал, что мне следует опасаться белых "волг", и, как выяснилось позже, был прав.

Но в этот раз я благополучно доехал до отделения ГАИ, и мы зарегистрировали машину.

— Теперь покатаемся! — счастливо зажмурилась жена.

Я крякнул. Кому кататься, а кому возить саночки. Да и Москва, по моему мнению, была не самым удобным местом для катания.

Я начал осваивать Ленинский проспект и окрестности, потом стал выбираться в центр. Издательство жены находилось в проезде Сапунова, что рядом с ГУМом, неподалеку и Красная площадь. На нее я, конечно, не выезжал, но по улицам Двадцать пятого октября и Степана Разина колесил. Здесь я чаще всего сталкивался с гаишниками, которые издали чуяли новичка.

— Так резко тормозить нельзя, — говорил старший лейтенант, внимательно изучая мои права. — А если бы рядом с водителем, который следовал за вами, была девушка?