Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

– Но сам-то ты не думал? – закурил Стипли очередную сигарету.

– Фантазировал, хочешь говорить ты.

– Если это так поглощает. Если это каким-то образом вызывает настолько абсолютное желание, – сказал Стипли. – Даже не уверен, что могу представить настолько абсолютные и сильные желания, – наверх и вниз на носках. Обернулся только над талией, чтобы глядеть на Марата. – Никогда не думал, каково это, не строил версий?

– Мы, нам важно, каким целям служит Развлечение. Нас искусывает эффективность. У нас и вас разный искус, – Марат больше не мог определить иные созвездия Юго-Запада США, кроме Большого ковша, который на этой высоте был словно будто слит с Большой Медведицей, образовывая то ли «Большое ведро», то ли «Великую колыбель». Когда Марат подвигал вес на кресле, оно издавало негромкие скрипы.

Стипли сказал:

– Ну, тоже не могу сказать, чтобы испытывал искушение в самом строгом смысле слова.

– Возможно так, что мы желаем иметь этим в виду разные вещи.

– Если честно, когда я об этом думаю, мне и интересно, и страшно. Хэнк Хойн – былая тень человека. Стальная воля, аналитическая смекалка. Любовь к хорошей сигаре. Все, ноль. Весь его мир будто сжался в одну сияющую точку. Внутренний мир. Потерян для нас. Смотришь ему в глаза – и ничего узнать не можешь. Бедняжка Мириам, – Стипли растер нагое плечо. – Уиллис, с ночного дежурства в отделе Ввода-вывода, придумал описание для их взгляда. «Отсутствующий». Так в объяснительной и записали.

Марат притворился, что шмыгнул.

– Искус пассивного вознаграждения центра-У, все это мне кажется чересчур сложным. Кажется, ужас для тебя часть искуса. Мы из дела Квебека, нас никогда не искусывало Развлечение, или знание его содержимого. Но мы уважаем его мочь. Так, мы не шалим с ним как с игрушкой.

Не столько посветлело небо, сколько побледнел свет звезд. В их свете появилась угрюмость. Теперь, также, мимо время от времени активно жужжали странные американовые насекомые, рваным путем меняя дислокации и напоминая Марату много сдутых костровых искр.

10 ноября Год Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд»

Синими в помещении были следующие предметы. Синие клетки на паласе в черно-синюю клетку. Два из шести мягких кресел с ножками – стальными трубками, выгнутыми в большие эллипсы, которые шатались, и хотя на креслах нельзя было по-настоящему качаться, в них можно было как бы дрыгаться, чем Майкл Пемулис отрешенно и занимался, пока ждал и просматривал распечатку чрезвычайно технической корневой директории ESCHAX Эсхатона, т. е. дрыгался в кресле, что сопровождалось бешеным мышиным писком, от которого у Хэла, тоже сидевшего в ожидании наискосок от Пемулиса, по коже бегал нервный озноб. Распечатка в руках Пемулиса непрестанно вращалась. К спинке каждого кресла крепилась 105-ваттная лампа для чтения на гибкой металлической стойке, изгибавшаяся над головой и светившая прямо на журнал, который читал человек, но так как изогнутые лампы вызывали невыносимое ощущение, будто кто-то стоит над душой и заглядывает тебе через плечо, журналы (в обложках некоторых использовался синий цвет) оставались нетронутыми, лежали аккуратным веером на низком керамическом кофейном столике. Палас был производства какой-то компании под названием «Антрон». Хэл видел яркие полосы там, где кто-то пропылесосил против ворса.

Хотя кофейный столик с журналами был несиним – ярко-красного цвета свежего лака для ногтей с «ЭТА» на этаком сером гербе, – зато синими были две нервирующие лампы, из-за которых журналы оставались нечитаными и разложенными аккуратным веером, – впрочем, эти две синие лампы висели не над двумя синими креслами. Доктор Чарльз Тэвис говаривал, что покажи ему декор приемной администратора, и он скажет, каков этот администратор. Приемная ректора была частью коридорчика в юго-западном углу вестибюля Админки. Ранние фиалки на асимметричной веточке в вазе в форме теннисного мяча на кофейном столике с некоторыми натяжками также можно отнести к семейству синего цвета. А также перенасыщенная лазурь неба на обоях, узор на которых представлял собой беспорядочно разбросанные по перенасыщенному лазурно-синему небу пушистые кучевые облака – невероятно дезориентирующие обои, также висевшие, по неприятному совпадению, в энфилдской практике доктора стоматологии Зегарелли, откуда Хэл только что вернулся после удаления: левая половина лица до сих пор кажется распухшей и омертвелой, и вдобавок не утихает ощущение, что у него текут слюни, но он их не чувствует и не может остановить. Никто не знает, о чем должен говорить выбор обоев Ч. Т., особенно родителям, которые приходят с перспективными детьми под ручку на день открытых дверей в ЭТА, но Хэл ненавидит небесно-облачный узор, потому что чувствует себя на большой высоте, дезориентированным и – иногда – летящим вниз.

Подоконники и перемычки двух окон приемной всегда были темносинего цвета. Вдоль козырька лихой фуражки Майкла Пемулиса бежит рант цвета морской волны. Хэл не сомневался, что Пемулис снимет легкомысленный головной убор, как только их вызовут, предположительно, на ковер.

Еще синие: лоскутки неба на верхних частях неформальных фотографий студентов ЭТА, висящих на стене 209; корпус текстового процессора

Intel 972 Алисы Мур с модемом, но без совместимости с картриджами; а также ногти и губы мисс Мур. Секретаря и референта ректора ЭТА игроки зовут Латеральной Алисой Мур. В молодости Латеральная Алиса Мур была пилотом вертолета и воздушным дорожным репортером на большой бостонской радиостанции, пока трагическое столкновение с репортерским вертолетом другой станции – плюс катастрофическое падение на шестиполоску Джамайки-вей в час пик – не оставило ее с кислородной задолженностью и неврологическим заболеванием, из-за которого она могла двигаться только вбок. Отсюда и прозвище Латеральная Алиса Мур. Пока сидишь и ждешь того, ради чего тебя вызвал администратор, нет лучше способа убить время, чем попросить Латеральную Алису Мур побарабанить по груди и изобразить былые бостонские репортажи о трафике в час пик заикающимся вертолетным репортерским голосом. Ни Хэл, без конца ощупывающий подбородок на предмет слюны, ни Энн Киттенплан, ни Тревор Аксфорд – в которых сегодня нет ни намека на синий – для этого сейчас не в настроении из-за приближения, по их предположениям, административных последствий ужасающего фиаско на воскресном Эсхатоне. Предположение основано на выборке вызванных студентов, которые теперь ждут неизведанного.

Два разноразмерных кабинета, что выходят в приемную (через ее открытую и последнюю дверь виден иссиза-голубой палас «Мэннингтон» в вестибюле Админки), принадлежат доктору Чарльзу Тэвису и миссис Аврил Инканденца. Внешняя дверь в кабинет Тэвиса – из настоящего дуба, и на ней написаны его имя, степень и регалии такими большими (несиними) буквами, что у края они теснятся. Есть у него и внутренняя дверь.