Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Человек в коридоре у двери был с физическими недостатками, с ограниченными возможностями, в коляске, смотрел на него снизу вверх изпод пределов обзора глазка, на вид один нос из косм, выглядывал из-под грудных мышц Орина, не делая попыток заглянуть за него в номер. Один из инвалидов. Орин опустил взгляд и почувствовал себя одновременно разочарованным и почти тронутым. Коляска посетителя блестела, на коленях лежал плед, а галстук-ленточка наполовину скрывался за планшетом, который он одной рукой по-матерински прижимал к груди.

– Социологический опрос, – сказал он, и больше ничего, слегка поигрывая планшетом, как дите, словно являя его в доказательство.

Орин представил, как перепуганный Субъект лежит в укрытии и прислушивается, и, несмотря на легкое разочарование, его тронула эта застенчивая уловка, чтобы подобраться поближе к его ноге и автографу. К Субъекту он испытывал почти клиническое презрение, как к насекомому, которое мельком заметил, разглядел и знаешь, что слегка помучаешь. По тому, как она курила и выполняла некоторые другие ручные процедуры, Орин заметил, что она левша.

Он обратился к человеку в коляске:

– Надо же.

– Плюс или минус три процента греха.

– Всячески готов сотрудничать.

Гость наклонил голову на манер инвалидов-колясочников.

– Научное академическое исследование.

– Ништяк, – прислонившись к косяку со скрещенными на груди руками, наблюдая, как гость пытается осознать разницу в размере рук. Изпод края пледа на коляске не было видно ни лодыжек, ни культей, хотя бы и скукоженных. Мужик был как бы совершенно безногий. Сердце Орина потеплело.

– Опрос Торговой палаты. Систематическая перепись для группы неравнодушных ветеранов. Полевое интервью защиты потребителей. Три процента указывают ошибку по ту либо другую сторону.

– Ишь ты.

– Выяснение мнения для группы защиты потребителей. Не отберет вашего времени. Государственное исследование. Демографическая оценка агентства социальной рекламы. Опросы. Случайная анонимность. Минимум времени или беспокойства.

– Я очищаю разум, чтобы полностью быть к вашим услугам.

Когда гость эффектно выхватил ручку и посмотрел на планшет, перед Орином предстала ермолка кожи в центре прически человека в кресле. Было что-то почти невыносимо трогательное в плешке инвалида.

– Чего вам не хватает, пожалуйста?

Орин с прохладцей улыбнулся:

– Мне нравится думать, что ничего.

– Отложим. Гражданин США?

– Да.

– Сколько вы имеете годов?

– Возраст?

– Сколько вы имеете возраст?

– Возраст – двадцать шесть.

– Больше двадцати пяти?

– Очевидно. – Орин ждал, когда в уловке с ручкой потребуется чтонибудь подписать, чтобы очень застенчивый фан-клуб заполучил свой автограф. Он пытался вспомнить по детству с Марио, как быстро под одеялом становится невыносимо жарко и начинаешь задыхаться и ворочаться.

Гость притворился, что фиксирует.

– Работный, работный не по найму, безработный?

Орин улыбнулся:

– Первое.

– Пожалуйста, перечислите, чего вам не хватает.

Шепот вентиляции, шорох коридора винного цвета, легчайший шепот одеяла позади, в воображении под простыней растет пузырь CO 2.

– Пожалуйста, перечислите элементы образа жизни вашей американовой жизни, которые вы помните и/или не имеете на данный миг, и которых не хватает.

– Не уверен, что понял.

Гость перевернул страницу, чтобы свериться.

– Тоскуете, томитесь, изнемогаете, скучаете, ностальгируете. Комок в горле, – перевернув еще страницу. – А также тужите.

– То есть детские воспоминания. То есть типа какао с полурастаявшим маршмеллоу в пенке на кухне с плиткой в клеточку, согретой эмалевой газовой плитой, в этом духе. Или всеведущие двери в аэропортах и «Стар Маркетах», которые откуда-то всегда знали, что ты пришел, и открывались. Пока не исчезли. Куда делись эти двери?

– «Какао» пишется с буквой «а»?

– И не одной.

Теперь взгляд Орина устремился к акустической плите на потолке, мигающему дисочку детектора дыма, как будто воспоминания всегда легче воздуха. Сидящий гость без выражения уставился на пульс внутренней яремной вены Орина. Лицо Орина немного изменилось. Позади него, под одеялом, на боку очень спокойно и терпеливо лежала нешвейцарка, бесшумно дыша через портативную кислородную маску с баллоном из сумочки, положив одну руку на миниатюрный пистолет-пулемет «Шмайсер GBF» в сумочке.

– Скучаю по ТВ, – сказал Орин, снова опустив взгляд. Он уже не улыбался с прохладцей.

– Былое телевидение коммерческого вещания.

– Скучаю.

– Причина в нескольких словах или меньше, пожалуйста, для графы после слова «Причина», – демонстрируя планшет.

– Ох, блин, – Орин снова посмотрел вверх и как будто вдаль, в пустоту, ощупывая подбородок у куда более тонкого и беззащитного пульса ретромадибулярной вены. – Наверное, что-то из этого покажется глупостями. Я скучаю по рекламе, которая была громче передач. Скучаю по фразочкам «Заказывайте сегодня ночью до полуночи» и «Сэкономьте 50 процентов и больше». Скучаю, как мне говорили, что шоу снято перед живой аудиторией в студии. Скучаю по вечерним гимнам с кадрами флагов и истребителей, и краснокожим индейским вождям, которые плачут над мусором. [169] До 80-х многие телесети в США прекращали вещание на ночь до утра, перед завершением исполняли гимн, показывали короткие записи молитв или социальную рекламу, одна из самых известных – о сохранении окружающей среды с коренным жителем Америки в главной роли. Скучаю по «Проповеди» и «Вечерне», и испытательным таблицам, и как мне говорили, на скольких мегагерцах транслирует чейнибудь передатчик, – он провел рукой по лицу. – Скучаю, как хмыкал над тем, что люблю. Как мы собирались на кухне с плиткой в клеточку перед старым катодным ящиком «Сони», прием у которого был чувствительным к самолетам, и хмыкали над коммерческой безвкусностью того, что показывают.

– Невкусно, – притворяясь, что фиксирует.

– Скучаю по низкокачественным вещам, когда смотришь и заранее знаешь, кто и что скажет.

– Эмоции господства, контроля и превосходства. И удовольствия.

– Не то слово, приятель. Скучаю по летним повторам. Скучаю по повторам, наспех воткнутым во время забастовок сценаристов, забастовок Гильдии актеров. Скучаю по Джинни, Саманте, Сэму и Диане, Гиллигану, Ястребиному Глазу, Хэзел, Джеду, – всем бессмертным призракам синдикации. Понимаешь? Скучаю по тому, как смотрел одно и то же снова и снова.

С кровати раздалось два приглушенных чиха, на которые инвалид даже не обратил внимания, притворяясь, что конспектирует, снова и снова задевая ручкой ленточку галстука. Орин старался не думать о топографии простыней, в которые чихнул Субъект. Его больше не интересовала уловка. Его вдруг охватила нежность к гостю, непонятно откуда.