Арундати Рой - Министерство наивысшего счастья

Сначала, конечно, все притихли и тряслись от страха. Похоронная процессия неслышно струилась по блеклому грязному городу в мертвой тишине. Единственным звуком был стук ботинок по серебристой от влаги мостовой улицы, ведущей в сторону кладбища Мазар-э-Шохадда. Молодые люди несли на своих плечах семнадцать гробов. Семнадцать плюс один, в котором покоился дважды убитый Усман Абдулла, которому, конечно, было невозможно выдать второе свидетельство о смерти. Итак, семнадцать гробов плыли по улицам, блестя на зимнем солнце. Человеку, смотрящему на процессию с высоких гор, кольцом окружавших город, процессия показалась бы колонной коричневых муравьев, несущих семнадцать-плюс-один кристаллик сахара в муравейник, чтобы накормить матку. Возможно, для человека, изучающего историю и человеческие конфликты, это можно было свести к относительному понятию того, что эта маленькая процессия была ничем иным, как цепочкой муравьев, несущих крошки, упавшие с высокого стола. Когда ведутся войны, на такие процессии обращают мало внимания. Какая мелочь. Вот так все и идет своим чередом. События разворачиваются, проходят, захватывая людей в свои железные, неразмыкающиеся объятия. Жестокость становится привычной, как смена времен года, и каждый вид ее обладает своим запахом и цветом, своим циклом потерь и обновлений, распада и восстановления, восстаний и демократических выборов.

Из всех сахарных кристалликов, которые муравьи несли в то зимнее утро, самым маленьким был кристаллик, плывший под именем мисс Джебин.

Муравьи, которым не хватило духу участвовать в процессии, выстроились вдоль улиц, стоя на скользких грудах порыжевшего снега, засунув руки под полы пхеранов. Пустые рукава трепетали на пронизывающем ветру. Безрукие люди в самом сердце вооруженного восстания. Те, кто был напуган еще больше, не отважились выйти на улицу и смотрели на процессию из окон и с балконов, хотя сознавали, что и это опасно. Все знали, что находятся под прицелами солдат, наводнивших город. Вооруженные военные были везде — на крышах, на мостах, в лодках, в мечетях и на водонапорных башнях. Они заняли гостиницы, школы, магазины и даже некоторые частные дома.

В то утро было холодно; впервые в том году озеро замерзло, а метеорологи обещали усиление снегопада. Деревья вздымали к небу свои голые сучья, словно скорбно воздевали руки в немой мольбе о пощаде и милости к мертвым.

На кладбище уже были вырыты семнадцать-плюс-одна могила. Могилы были аккуратные, свежие, глубокие. Куча вынутой земли лежала рядом с каждой ямой, как шоколадная пирамида. Были приготовлены окровавленные металлические каталки, на которых тела возвращали семьям. Эти каталки были расставлены среди деревьев и напоминали своим видом лепестки гигантских хищных горных цветов.

Когда процессия прошла через ворота на территорию кладбища, толпа корреспондентов, дрожавших от напряжения у входа, как бегуны на старте, нарушила свои стройные ряды и бросилась вперед. Гробы были сняты с плеч, открыты и расставлены в ряд на обледеневшей земле. Толпа уважительно расступилась перед журналистами. Люди понимали, что без репортеров это массовое убийство сотрется из памяти и исчезнет, как будто его никогда не было, и мертвые умрут окончательно. Тела были предложены репортерам с надеждой и гневом. Это было празднество, пир смерти. Скорбящих родственников, отступивших назад, попросили вернуться и встать в кадр. Скорбь надо было запечатлеть и сохранить. В грядущие годы, когда война станет образом жизни, появятся книги, фильмы и фотоэкспозиции по теме кашмирской скорби и кашмирских потерь.

Мусы не будет ни на одном из этих снимков.

Мисс Джебин была в центре внимания. Объективы всех фотоаппаратов были нацелены, затворы щелкали и трещали, как разъяренные звери. Из всех этих фотографий одна стала классической. В течение многих лет ее неизменно перепечатывали газеты и журналы, она появлялась на отчетах докладов о положении с правами человека, докладов, которые никто не читал, с подписями такого рода: «Кровь на снегу», «Юдоль слез» и «Когда закончится это горе?».

На материке, по понятным причинам, фотография мисс Джебин пользовалась меньшей популярностью. В этом супермаркете скорби бхопальский мальчик, жертва утечки газа на «Юнион карбайд», пользовался большим спросом, нежели мисс Джебин. Несколько известных фотографов заявляли свои права на авторство этого известного снимка, на котором был запечатлен мертвый мальчик, погребенный по шею в кучу щебня, откуда торчала только его голова, смотревшая на мир выжженными ядовитым газом пустыми глазницами. Эти глаза поведали миру историю того, что произошло, правдивее, чем многословные рассказы очевидцев. Эти глаза смотрели со страниц глянцевых журналов всего мира. Потом, правда, это уже не имело никакого значения. История вспыхнула, а потом поблекла и погасла. Битва за авторские права, однако, продолжалась еще много лет, и вели ее так же яростно, как битву за выплату компенсаций искалеченным жертвам утечки газа.

Хищно трещавшие камеры отступили, оставив в неприкосновенности мисс Джебин, нетронутую, безмятежную, почти спящую. Ее летняя роза над ухом тоже осталась на месте.

Когда тела были преданы земле, толпа начала вполголоса молиться.

Маленькие дети, едва достававшие головами до животов матерей, закутанные по самые глаза их шарфами, едва способные дышать, говорили о своем: «Я дам тебе шесть обойм с патронами, если ты дашь мне неразорвавшуюся гранату».

К небу взметнулся одинокий женский голос, неестественно высокий, выражавший глубинную, дикую боль, пронизавшую его.

К женщине присоединились другие:

Птицы ненадолго умолкли, слушая пение людей и косясь на них своими глазами-бусинами. Бродячие собаки вольготно слонялись между постами, сохраняя ледяное спокойствие. Коршуны и грифы парили в вышине в теплых воздушных потоках, лениво пересекая в обе стороны линию контрольно-пропускных пунктов — только чтобы подразнить горстку собравшихся внизу людей.

Когда небо впитало в себя напряжение песнопения, в толпе что-то вспыхнуло. Молодые люди начали прыгать, взлетая в воздух, словно искры, взметенные раскаленными углями. Все выше и выше становились их прыжки, как будто земля под их ногами превратилась в трамплин. Они несли свою муку, как броню, их гнев колыхался в прыжках, как пояса с патронами. В этот момент, потому ли, что они были так хорошо вооружены, потому ли, что решились отдаться в объятия смерти, потому ли, что сознавали, что они уже мертвы, — эти молодые люди в тот миг стали непобедимыми.