Арундати Рой - Министерство наивысшего счастья

Солдаты, окружившие кладбище Мазар-э-Шохадда, получили приказ ни в коем случае не стрелять. Их информаторы (братья — родные и двоюродные, отцы, дяди, племянники), смешавшиеся с толпой и выкрикивавшие лозунги так же страстно, как и все остальные (и, может быть, вполне искренне), получили недвусмысленные инструкции фотографировать и, по возможности, снимать на видео всех молодых людей, подхваченных волной ярости и пылавших гневом.

Вскоре каждый из них услышит стук в дверь или будет отведен в сторонку на блокпосте.

— Такой-то такой-то? Сын такого-то? Работаешь там-то и там-то?

Очень часто этим все и ограничивалось — это было простая, неприкрытая угроза. В Кашмире иногда достаточно было высказать в лицо человеку его анкетные данные, чтобы навсегда изменить ход его жизни.

За Мусой пришли в обычное время таких визитов — в четыре часа утра. Муса не спал. Он сидел за столом и писал письмо. Мать находилась в соседней комнате. Он слышал ее плач и молитвы сестер и других родственников. Любимый зеленый бегемот мисс Джебин, из которого уже лезла вата, — зверь с широченной улыбкой и розовым сердечком — сидел у подушки, ожидая возвращения своей маленькой мамы и готовясь выслушать сказку: «Акх далила ванн…» Муса услышал шум мотора подъехавшей машины. Из окна второго этажа он видел, как машина свернула в их переулок и остановилась у их дома. Он не испытал ни страха, ни гнева, увидев вооруженных солдат, выходивших из бронированного джипа. Отец, Шовкат Есви (Годзилла, как звали его домашние), тоже не спал. Скрестив ноги, он сидел на ковре в большой комнате. Годзилла был строительным подрядчиком, работавшим с военно-инженерным ведомством, поставляя армии строительные материалы и создавая для военных проекты под ключ. Он отправил сына в Дели изучать архитектуру в надежде, что Муса поможет ему развивать бизнес. Однако когда в 1990 году начался техрик , а Годзилла по-прежнему сотрудничал с армией, Муса стал избегать отца. Муса разрывался между сыновним долгом и чувством вины за то, что его отец — коллаборационист. Ему становилось все труднее жить с отцом под одной крышей.

Шовкат Есви, казалось, ждал появления солдат и не выказал особой тревоги.

— Звонил Амрик Сингх. Он хочет поговорить с тобой. Ничего особенного, можешь не волноваться. Утром тебя отпустят.

Муса не ответил. Он даже не повернул головы в сторону Годзиллы. Презрение сквозило в развороте его плеч и в неестественно выпрямленной спине. Он вышел из дома в сопровождении двух вооруженных людей и сел в машину. На него не надели наручники, а на голову не накинули мешок. Джип тронулся и поехал по скользким обледеневшим улицам. С неба снова повалил снег.

Кинотеатр «Шираз» был превращен в центр анклава, состоявшего из казарм, домов офицерского состава и окруженного изощренными порождениями паранойи — двумя концентрическими рядами колючей проволоки, между которыми был зажат мелкий ров. Четвертым рубежом этих укреплений была толстая стена, гребень которой был усеян битым стеклом. По обе стороны от ворот из гофрированного железа стояли две сторожевые вышки, на которых бессменно дежурили пулеметчики. Джип, на котором привезли Мусу, беспрепятственно проехал в ворота. Несомненно, его здесь ждали. Джип остановился у входа в главное здание.

Вестибюль кинотеатра был ярко освещен. Гипсовый рифленый потолок, покрытый мозаикой маленьких зеркал, словно гигантский перевернутый глазированный свадебный торт, прихотливо отражал лучи крикливых дешевых люстр. Сквозь потертый красный ковер местами просвечивал цементный пол. В застоявшемся воздухе висел удушливый запах оружия, дизельного топлива и старой одежды. В бывшем буфете был оборудован приемный пункт для пытаемых и палачей. На стенах висели плакаты с названиями давно проданных закусок, фруктовых ассорти и шоколадного мороженого, а также с названиями когда-то шедших здесь фильмов. Все это было напоминанием о тех временах, когда кино еще не было запрещено «Тиграми Аллаха». На некоторых анонсах застыли куски красного выплюнутого бетеля. На полу рядами лежали молодые мужчины, связанные и закованные в наручники. Некоторые были избиты до такой степени, что были не силах шевелиться. У многих руки были прикованы к лодыжкам. Солдаты расхаживали между телами несчастных. Сюда приволакивали новичков, других оттаскивали на допрос. Из-за массивных деревянных дверей зрительного зала доносились приглушенные звуки, похожие на саундтрек триллера. Бетонные кенгуру с мусорными контейнерами вместо сумок (на них было написано «Воспользуйся мной») с равнодушными улыбками взирали на происходящее.

Мусу и сопровождавших его военных не стали задерживать на КПП, и они, как августейшие особы, проследовали мимо, провожаемые взглядами лежавших на полу людей, к полукруглой лестнице, поднялись на второй этаж и по другой, узкой лестнице прошли в будку киномеханика, переоборудованную в кабинет. Муса понимал, что и это было заранее обдумано. В этом действе не было ничего спонтанного.

Из-за стола, который был завален бумагами, придавленными весьма экзотичными пресс-папье — морскими раковинами, бронзовыми статуэтками, моделями парусных судов и фигурками балерин в стеклянных шарах, — поднялся майор Амрик Сингх, чтобы поздороваться с Мусой. Майор был смугл и очень высок — под метр девяносто. На вид ему можно было дать лет тридцать пять. Сегодня он выбрал для себя образ сикха. Кожа над линией бороды была пористой, словно суфле. Темно-зеленый тюрбан плотно охватывал уши и лоб, приподнимая уголки глаз и брови, что придавало Сингху сонный вид. Те, кто хотя бы поверхностно был знаком с майором Амриком Сингхом, знали, насколько обманчивым было это впечатление. Обойдя стол, майор Амрик Сингх приветливо и даже, пожалуй, сердечно, поздоровался с Мусой. Потом он попросил выйти приведших Мусу солдат.

— Ас салам алейкум бузур… Прошу тебя, садись. Что будешь: чай, кофе?

В тоне прозвучало нечто среднее между вопросом и приказом.

— Ничего. Шукрия.

Муса сел. Амрик Сингх поднял трубку полевого телефона и приказал принести чай и «офицерский бисквит». Рядом с этим огромным человеком стол казался непропорционально маленьким, почти игрушечным.

Это была не первая их встреча. Муса виделся с Амриком Сингхом несколько раз и всегда в своем доме, куда Амрик Сингх приходил в гости к Годзилле, коего он решил высочайше одарить своей дружбой. Годзилла был не вполне волен отказаться от этого предложения. После нескольких первых визитов Амрика Сингха Муса заметил разительную перемену в домашней атмосфере. В доме стало тише. Ожесточенные политические споры, которые он вел с отцом, прекратились. Муса, однако, чувствовал, что отец стал подозрительным и часто смотрит на него внимательным, оценивающим взглядом. Однажды Муса, выйдя из своей комнаты, поскользнулся на лестнице, но сумел сохранить равновесие и приземлился на ноги. Годзилла, наблюдавший этот акробатический этюд, вдруг пристал к Мусе. Отец не повысил голос, но Муса видел, что Годзилла в ярости, по пульсирующей артерии на виске.