Арундати Рой - Министерство наивысшего счастья

На середине фразы холодная лапа сдавила Мусе грудь. Он перестал писать, сложил письмо и сунул его в карман. Он так и не закончил его, но отныне никогда с ним не расставался.

Он понимал, что времени у него осталось совсем мало. Он должен предупредить следующий шаг Амрика Сингха и сделать это быстро. Прежняя жизнь кончилась, кончилась навсегда. Кашмир поглотил его, и теперь он стал частью его внутренностей.

Весь день он провел, приводя в порядок дела: оплатил накопившиеся счета за сигареты, уничтожил документы и упаковал в сумку нужные и любимые вещи. На следующее утро семейство Есви, проснувшись, увидело, что Муса исчез. Одной из сестер он оставил записку, в которой сообщал об арестованном мальчике и написал адрес и имя его матери.

Так началась его жизнь в подполье. Жизнь, продолжавшаяся ровно девять месяцев, как беременность. Правда, была большая разница — беременность заканчивается появлением новой жизни, а подполье Мусы закончилось своего рода смертью.

В то время Муса, как бродяга, скитался с места на место, никогда не оставаясь в одном месте на ночлег два раза подряд. Вокруг него всегда были люди — в лесных убежищах, в роскошных домах богатых бизнесменов, в лавках, в погребах, в складских помещениях — везде, где техрик встречали любовью и солидарностью. Он научился виртуозно обращаться с оружием. Он знал, где его можно купить, как его переправлять и как его прятать. Теперь у него на самом деле появились мозоли на тех местах, где их когда-то не мог найти его отец — на коленях, на локтях и на сгибе указательного пальца. Он носил оружие, но никогда не применял его в деле. Он делил свою любовь со своими спутниками, которые были много моложе его, с горячими юношами, которые с радостью отдавали свои жизни друг за друга. Их жизнь была коротка. Многие из них были убиты, многие сошли с ума от пыток. Их место занимали другие. Муса смог уцелеть во время всех чисток. Все его связи с прежней жизнью постепенно стерлись. Никто не знал, кто он на самом деле. Никто его об этом не спрашивал. Семья ничего не знала о его судьбе. Он не принадлежал ни к одной организации. В средоточии этой грязной войны, в ее горниле, сталкиваясь со зверствами, которые трудно себе представить, он делал все что мог, убеждая своих товарищей сохранять хотя бы видимость человечности. Не творить те вещи, против которых они все восстали. Ему не всегда сопутствовал успех. Но не всегда он терпел неудачи. Он овладел искусством сливаться с фоном, исчезать в толпе, невнятно бормотать и притворяться; он научился так глубоко прятать секреты, что забывал о том, что они ему известны. Он овладел искусством переносить тоску одиночества, искусством жить в вакууме и даже навлекать его на себя. Он практически перестал разговаривать. По ночам, вскормленные режимом молчания, его внутренние органы начинали переговариваться друг с другом, как ночные сверчки. Селезенка говорила с почкой. Поджелудочная железа шепотом окликала легкие:

Привет,

вы меня слышите?

Вы еще здесь?

Он стал хладнокровнее и спокойнее. Цена за его голову выросла с необычайной быстротой — от одного лакха до трех. Через девять месяцев в Кашмир приехала Тило.

Тило находилась там, где проводила большую часть вечеров, — в маленькой чайной на узкой улочке недалеко от гробницы хазрата Низамуддина Аулии, куда всегда заходила по дороге с работы домой, когда к ней подошел молодой человек, спросил, действительно ли ее зовут С. Тилоттама, и вручил ей записку, в которой было сказано: «Пристань номер 33, Шахин, озеро Дал. Приди туда двадцатого». Подписи не было, но в углу листка была карандашом нарисована лошадиная голова. Когда Тило подняла голову, посланец уже исчез.

Тило взяла двухнедельный отпуск в архитектурной фирме на площади Неру, села в поезд, шедший в Джамму, а потом — ранним утром — в автобус, следовавший рейсом из Джамму в Сринагар. Они с Мусой долго не виделись. Она поехала, помня, что было когда-то между ними.

До этого она ни разу не бывала в Кашмире.

Вечерело, когда автобус вынырнул из длинного туннеля в горах — единственного прохода, связывавшего Индию с Кашмиром.

Осень в долине — это время бесстыдного изобилия. Косые лучи солнца освещали лиловый туман цветущих крокусов. Деревья в садах гнулись под тяжестью спелых фруктов, кроны чинар пылали красноватым огнем. Спутники Тило, в основном кашмирцы, вдыхая ароматы садов, различали не только запахи яблок, груш и спелого риса, но и могли наверняка сказать, мимо чьих яблонь, груш и рисовых полей проезжал автобус. Был и еще один запах, знакомый им всем, — это удушливый запах страха. Он отравлял воздух и превращал тела людей в камень.

По мере того как старый, дребезжавший на неровностях дороги автобус со своими притихшими пассажирами углублялся в долину, напряжение становилось все более и более ощутимым. Через каждые пятьдесят метров на обочине дороги стоял до зубов вооруженный солдат. Солдаты были готовы ко всему и пребывали в состоянии опасного напряжения. Солдаты были везде — в полях и садах, на мостах и акведуках, в магазинах и на рынках, на крышах домов. Солдаты прикрывали друг друга, образуя сеть постов, протянувшуюся до самых гор. Что бы ни делали люди, жившие в легендарной Кашмирской долине, — гуляли, молились, купались, шутили, кололи орехи, занимались любовью или ехали домой в автобусе, — они в любой момент находились под прицелом солдатских винтовок, а так как они находились под прицелом, то, что бы они ни делали — гуляли, молились, купались, шутили, кололи орехи, занимались любовью или ехали домой в автобусе, — они были законной мишенью.

Перед каждым блокпостом дорогу преграждал горизонтальный барьер с колючими шипами, способными разрезать на ленты автомобильную покрышку. Перед каждым блокпостом автобус останавливался, пассажиры выходили и выстраивались в ряд вдоль дороги с открытыми для досмотра сумками. Тем временем солдаты обыскивали багаж на крыше автобуса. Пассажиры все это время стояли, опустив глаза. На шестом или седьмом блокпосте Тило увидела припаркованный на обочине бронированный джип со смотровыми щелями вместо окон. Посовещавшись с невидимыми пассажирами джипа, молодой офицер отобрал из шеренги пассажиров троих молодых людей — ты, ты и ты, — которых без лишних разговоров затолкали в джип. Они не сопротивлялись и не роптали. Люди стояли, опустив глаза.

Уже стемнело, когда автобус прибыл в Сринагар.

В те дни небольшой город Сринагар буквально вымирал с наступлением темноты. Закрывались магазины, улицы пустели. На автобусной остановке к Тило подошел какой-то молодой человек и спросил, как ее зовут. С того момента ее передавали с рук на руки. Авторикша доставил ее от остановки на Бульвар. Озеро она пересекла на шикаре, где не было лавок, а только шезлонги. Она возлежала на шезлонге, как новобрачная без жениха. Тило поняла, что это неспроста, что яркие лопасти весел, которыми гребец ударял по воде, были сделаны в форме сердечек. Над озером стояла мертвая тишина. Ритмичный звук ударов весел о воду был похож на тяжелое сердцебиение Кашмирской долины.