Николя Барро - Париж — всегда хорошая идея

— Как ни странно, я то же самое думал о французах, — сказал он в ответ, и в его голосе слышалась неприкрытая насмешка. — Говорят, французы ни за что не желают пользоваться каким-то другим языком, кроме родного французского. Причем делают это чисто из упрямства, а не потому, что их язык является международным, — усмехнулся Роберт.

— Мы ведь, кажется, пришли сюда не для того, чтобы ссориться, не правда ли, мсье Шерман? — Розали взяла вилкой кусочек курятины в красном винном соусе. — Ну, так в чем же там была причина? Или это секрет?

Он засмеялся:

— Нет-нет! В моей жизни нет никаких секретов. Боюсь, что за этим кроется скучное объяснение. Моя мама хотела, чтобы я непременно выучил французский язык, так как ее семья была родом из Франции. И она с детства говорила со мной по-французски. Признаюсь, что сам бы я вряд ли занялся французским. Тогда этот язык казался мне каким-то… недостаточно, что ли, мужественным… неподходящим для настоящего американца.

— Надо же! — вскинула голову Розали. — Вот оно, оказывается, с каких пор вы питаете эти предрассудки! Но я могу вас заверить, что ни французский язык, ни французские мужчины не страдают недостатком мужественности.

— Очень рад, мадемуазель Лоран, что это так! Полагаю, вы говорите на основании опыта. — Его глаза лукаво блеснули.

— Только без дерзостей, мсье Шерман! Моя личная жизнь вас совершенно не касается. А впрочем, и я за вас рада.

— Почему? Потому что французские мужчины мужественны?

— Нет. Потому что ваша матушка настояла на своем. По-видимому, она умная женщина.

— Ну да. — Он взял бокал с вином и задумчиво на него смотрел, потом сказал: — Умная… Да, конечно. Мама была умная. — Он опустил глаза. — К сожалению, ее больше нет. Вот уже несколько месяцев, как она умерла.

— О! — испугалась Розали. — Мне очень жаль.

— Ничего. — Он покивал, затем отставил бокал. По нему было видно, что эта рана еще не зажила. — Ну, во всяком случае, сейчас я и сам рад, что она настояла на своем, и не только потому, что это так облегчает мне жизнь в вашем прекрасном городе.

Когда он упомянул о том, что ему предложена должность приглашенного профессора, Розали с трудом скрыла свое удивление.

— Специалист по Шекспиру? А мне показалось, что вам очень подходит профессия адвоката, — заявила она.

— Почему? Потому что я собираюсь отстаивать свои права?

— Нет, потому что вы считаете, что всегда и во всем правы, — бросила она ему в лицо и с наслаждением занялась своей курицей.

— А вы такая же спорщица, как шекспировская Кейт.

Она дожевала то, что было у нее во рту. Что это за Кейт, она не знала.

— Ну и что? Это хорошо или плохо? — спросила она.

— А про «The taming of the shrew» вы никогда не слыхали? «Укрощение строптивой», — с улыбкой пояснил он по-французски.

— Конечно слыхала, — заявила она. — Но не знаю подробностей.

— Я как-нибудь дам вам почитать эту пьесу, сами тогда и решите, — сказал он. — Ставлю на то, что Кейт придется вам по душе. — Он улыбнулся так, как будто сказанное было шуткой, затем посмотрел ей в лицо и уже серьезно сказал: — Итак, мадемуазель Лоран, мы хотели выяснить кое-какие вопросы. Кто начнет?

Розали отложила вилку и нож и вытерла салфеткой рот.

— Bon [38] Хорошо (фр.) . Тогда начинаю с главного, — сказала она. — Ваши странные обвинения не давали мне покоя, и сегодня утром я позвонила Максу Марше…

— И что? — Шерман даже наклонился вперед, как будто ему не терпелось услышать, что она скажет.

«Его рубашка такого же цвета, как его глаза», — мельком отметила Розали. Она отмахнулась от этой мысли и покачала головой:

— Все оказалось так, как я и ожидала. Марше заверил меня, что сам придумал эту историю. Причем, цитирую, «каждое слово». Для верности я еще спросила у него, существует ли какая-нибудь похожая сказка, которая могла послужить источником для его истории, но ничего такого нет. Он страшно разволновался, когда я сказала ему про обвинение в плагиате. И фамилия Шерман ему тоже ничего не говорит. Автор этой сказки — Марше, и я верю ему, что бы вы там ни рассказывали.

— Но этого не может быть, мадемуазель Лоран.

— И что же? Неужели вы всерьез собираетесь меня убеждать, что это вы написали эту сказку? В пятилетнем возрасте?

— Я никогда не утверждал, что автор этой истории — я, — возразил не ожидавший такого вопроса Роберт. — Я только сказал, что она никоим образом не могла быть написана этим Марше.

— И что вам дает такую уверенность? — Поставив локти на стол, Розали оперлась подбородком на сомкнутые пальцы и устремила на Роберта вопросительный взгляд. — Никак тот факт, что вы большой специалист по Шекспиру?

— Ну хорошо, — сказал Шерман, отодвигая от себя тарелку. — Давайте тогда я изложу вам свою версию этой истории.

Рассказ Роберта Шермана был довольно долгим. Он не упустил ни одной мелочи: ни того, что история про синего тигра была в детстве его любимой сказкой, ни того, что, по словам его матери, этой сказки нет ни в одной книжке. А когда он рассказывал о том, как она умерла, и о том, что в свой последний час она повторила слова из этой сказки, чего он тогда не заметил, глаза Розали потемнели и сделались черными как ночь. А когда он затем прерывающимся голосом рассказал, как обнаружил рукопись этой сказки среди бумаг, завещанных матерью, и увидел на ней посвящение и последние обращенные к нему слова, написанные ее рукой, Розали не удержалась от навернувшихся на глаза слез.

Пораженная услышанным, она внимала его рассказу. Какая печальная история! И в то же время сколько в ней заложено любви! И только когда Шерман упомянул про посвящение, она вдруг обратила внимание, что его имя, как и у нее, начинается на «Р». Розали. Роберт. Странное совпадение.

— М-да… А я-то вообразила себе, что эта «Р» относится ко мне, — смущенно призналась она. — Но, принимая во внимание ваш рассказ, это вряд ли возможно.

Шерман бросил на нее удивленный взгляд, прежде чем продолжить рассказ:

— Нет, это исключено. «Р» означает «Роберт». В конце концов, мама ведь прикрепила к рукописи записку, из которой это с очевидностью вытекает.

Розали молча слушала его, стараясь справиться с одолевающим ее смятением. До сих пор она ни секунды не сомневалась, что слова в книжке «Посвящается Р.» относятся к ней, и Макс Марше этого не отрицал. Но почему-то сейчас она перестала считать так с прежней уверенностью.

Она постаралась припомнить в подробностях тот момент, когда она поблагодарила Макса Марше за посвящение. Что именно он тогда сказал? Подумав немного, она вспомнила: «Просто не говорите ничего».

Тогда она истолковала эти слова в том смысле, что это значит нечто вроде «не стоит благодарности», а на самом деле ему, может быть, было неприятно, что она, обнаружив это «Р», приняла его на свой счет. Нескрываемое смущение старика показалось ей тогда трогательным, потому что она вообразила, будто старичок ею немножко увлекся и сам этого стыдится, хотя, казалось бы, разве можно стыдиться любви! Но с тех пор она стала задумываться, не было ли какой-то другой причины.