Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

Мысль заключалась в том, что развал СССР обуславливался структурными проблемами и ничем иным. Грандиозные проекты, осуществлявшиеся в СССР незадолго до распада: создание и полёт станции МИР, корабля «Буран» и разных других военных машин указывало на мощный научно-технический и промышленный потенциал страны. Такие проекты не под силу слабому, умирающему государству. Следовательно, никакого застоя и в помине не было! Структурные проблемы привели страну к кризису, к неэффективному хозяйству, а потом и к краху, убеждённо говорил себе Самоцветов. И решил поразмыслить над этой темой ещё.

Надо заметить, что статьи и книги Александра Петровича публиковали редко, с частыми опечатками и ещё хуже и реже за них платили. Но его это не разочаровывало. Он утешал себя тем, что общественное сознание косно, а новые идеи всегда пробивают себе дорогу с трудом.

В самолёте племянник Самоцветова дочитал сборник анекдотов. Настроение испортилось, как жить дальше Гога не знал. Единственная надежда — продать книги дяди и выручить немного денег. От нечего делать Гога взял ручку и на салфетке стал подсчитывать убытки. Потом полез в дорожную сумку, достал лист бумаги и стал вспоминать, как называлось дерево на стене у дяди Александра. Название напрочь вылетело из головы. Но Гога придумал способ узнать его снова.

— Простите, — спросил Гога пассажирку на соседнем кресле, — мне очень важно. Вы не знаете, как называется врач по женским болезням?

— Гинеколог, что ли? — ответила пассажирка и удивилась нахальству соседа.

— Спасибо, большое, — Гога погрыз ручку и нарисовал следующую схему:

Франкфурт, 1999

У Андрея Петровича прямая спина и мускулистые плечи. Всё потому, что с молодого возраста занимался гантелями. В 60–е годы покупал специальную литературу. Одна брошюра осталась до сих пор, «Гантельная гимнастика». «Гантельная гимнастика» с улыбающимся, вечно молодым спортсменом на картонной обложке стоит теперь на задней полке в углу. Старая брошюра зажата теперь «Рентгеновской оптикой» с одной стороны и «Структурным анализом оптико-волоконных сред» с другого боку. Сверху над книгами помещается коробка из-под шоколада, забитая бумагами и документами.

По дороге в институт следует чуточку заниматься собственной физической формой, для своих пятидесяти девяти Андрей Петрович выглядит неплохо. Несколько минут каждодневных упражнений, гантельная гимнастика, холодный душ, прогулки до метро — вот и весь секрет. Он идёт быстрым шагом к станции, редко пользуется автобусом или маршруткой. Энергичный шаг прекрасно согревает в холодную погоду. А времени от дома до метро тратишь почти столько же. Ну, подольше, если честно, зато укрепляются мышцы ног, вентилируются лёгкие. В руке старенький кистевой эспандер.

Андрей Петрович спешит в институт. Там на кафедре полупроводников у него ставка. Андрей Петрович идёт ровным шагом, не забывает о спине. Осанка — стержень человека, походка — его лицо. Кисть в такт шагам сжимает-разжимает эспандер. Раз-два, раз-два, раз-два. Левой, потом правой рукой.

Когда Андрей Петрович был маленьким мальчиком, то жил в Кунцеве в небольшой, уютной комнатке, которую делил с тётей Надей. Отца и мать Андрей Петрович не помнил. Они поссорились и разошлись спустя два года после окончания войны и незадолго до его рождения. И маленького Андрейку взяла из Калуги к себе на воспитание сердобольная московская тётя Надя.

Тётя Надя вложила, что могла, в племянника. Она тянулась изо всех сил. Только тот, кто застал то время, поймёт, что значило в сталинские пятидесятые годы с одной зарплаты машинистки отдела кадров МГУ уметь скопить мальчишке на зимнее пальто или на велосипед. Вещи носились долго, шились и перешивались не на один сезон.

— Андрейка, обедать! — молодая женщина кричит в окно. На ней фартук, в руке столовый нож.

— Сейчас, ещё пять минут, тёть Надь! — отвечает Андрейка на бегу.

Он несётся по полю молодой травы в белой майке, тяжёлый мяч трудно протолкнуть сквозь ноги защитников, Андрейка делает резкий финт влево, защитник не успевает. Надо рвануться вперёд. Но подставлена чья-то нога. Он бьёт и одновременно летит вниз на землю, ах, как могло красиво получиться!

— Пять минут, не больше, — запоздало кричат из окна.

— Хорошо. Хорошо.

Тётя Надя отрывается от бурной сцены за стеклом кухни, она расставляет тарелки, подходит с кастрюлей горячего супа к столу, бросает укроп в жирный бульон, дымящийся паром. В задумчивости уносит кастрюлю назад. Минуты текут. Она ждёт.

После футбола от тела и одежды пахнет потом и травой. Андрейка стучит ложкой по тарелке, аппетит у него зверский. Тётя Надя разглядывает племянника словно чудо природы, в её глазах любовь и восторг одинокой женщины, не знавшей мужчин. Ей нравится, когда он ест и сгибает руку. Бицепс ходит по руке, как созревающая под солнцем груша.

У тёти Нади некрасивое лицо, тонкие ноги. Она высокого роста, но нескладная. Зато у Андрейки и у тёти Нади похожи профили. У Андрейки черты лица резче, ярче, крупнее.

— Тёть Надь, можно добавки?

— Кушай, мальчик мой.

Она берёт со стола тарелку, идёт за второй порцией. Проходя мимо племянника, одной рукой легонько касается его головы, жёстких волос. Андрейка кусает корку хлеба.

Завтра предстоит тяжёлый день. Вставать ни свет, ни заря, ехать на работу. На работе все мысли лишь о нём одном, о племяннике. Потом спешить домой, готовить обед, а там уже и время ужина. Послушным растёт, не то, что окрестная шпана. Золотой мальчик.

Андрей Петрович делает широкие шаги своего утреннего пути. Раз-два, раз-два. Вдоль тротуара выстроились машины. До метро остаётся три минуты быстрым шагом, пятнадцать минут уже пройдены. В нос ударяет запах бензина, гари. Аромат травы остался навсегда на футбольном поле, в кунцевском детстве.

— Поел, Андрейка? Как дела в школе?

— Нормально.

— Если ты на Физфак собираешься, я поговорю с профессором Карагановым. Он такой вежливый, со мной в столовой всегда здоровается. Как там ваш Андрейка, спрашивает?

— А вы, чего?

— Я? Ну, отвечаю, он делает успехи по физике и по математике. Пятёрки у него. Караганов вдруг мне и говорит, пускай приходит к нам. Нам нужна талантливая молодёжь. Так прямо и сказал.

Андрей Петрович входит в метро. Поток людей плывёт под землёю, начинается утренняя давка, обычная для Москвы последнего времени. Город растёт, как раковая опухоль. Расползается в ширину, лезет вверх. По улицам стало невозможно проехать.