Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

Однажды в гости к Цепкиным пришли старые знакомые и боевые друзья — специалисты по разминированию города Сталина. Среди них был и полковник Швабрин Матвей Борисович, человек значительного роста и обладатель громкого командного голоса.

Сидели, выпивали. Весело кричали гости, радуясь застолью и ещё больше обильной выпивке. Стол, умело накрытый Марьей Гавриловной, ломился от закусок. Клара играла с тряпичной куклой в углу комнаты.

— Повезло тебе, Германн, с женой, — и хозяйка хоть куда, и красавица! — Швабрин говорил, наклонясь к Цепкину, но так, что слышно было в дальнем конце стола.

— Ну, да, и дочка вот растёт, — Цепкин показал рукой в угол. — Чего ещё человеку надо?

А у Марьи Гавриловны от комплимента, сделанного обаятельным полковником, покраснели щёки.

— Хотите ещё водочки, Матвей Борисович, с огурчиком? — спросила она.

— Наливайте всем, — закричал Швабрин. — За хозяйку этого дома! За её тёплые руки!

Когда гости уходили, Марья Гавриловна вышла проводить гостей. И на улице окликнула Швабрина.

— Это не вы оборонили? — Бабарихина показала пальцем мятый портретик Ленина на ассигнации.

Полковник обернулся. Губы его разъехались в улыбке.

— А то я иду, смотрю бумажка лежит, а никого уже нет.

Швабрин взял протянутые ему десять рублей, положил в карман. На секунду Марья Гавриловна задержала руки в ладонях Швабрина.

— Я про тост ваш вспоминаю. А у вас руки тоже тёплые, — сказала Марья Гавриловна.

Ох, хитра, Марья.

— Я в пять заканчиваю. После смены. Вы фабрику нашу знаете?

После описанного в квартире Цепкиных вечера прошло не так уж и много дней, когда Германн Соломонович и его супруга расстались навсегда. «Не сошлись характерами, — отвечали они, заранее сговорившись, на вопросы о причине разлада в их семье. — Обычная история».

Марья Гавриловна забрала Клару к Швабрину. С Германном Соломоновичем бывшая жена и полковник отношения решили сохранить. В конце концов, за что обижать хорошего человека? Вины его в том, что произошло, не было. И ему разрешили навещать дочь, когда захочет.

Цепкин старался проводить с Кларой побольше времени. Водил её в цирк, а летом отец и дочь вдвоём уезжали купаться на Ахтубу. Вот только объяснить Кларе, почему она теперь живёт не вместе с папой, а вместе с дядей Матвеем, не умел.

Постепенно Клара взрослела, становилась год от года всё более весёлой и полногрудой, как мать, а вот лицом походить стала на Германна Соломоновича. И характером, задумчивым и отзывчивым, тоже.

Цепкин жену давно простил и даже был ей и полковнику благодарен, что не лишили его радости общения с дочерью.

Имелось, правда, одно обстоятельство, которое печалило технолога тракторного завода: неустроенная личная жизнь Клары. Цепкин начал уже считать, что злой рок висит над теми, кто носит его фамилию. Семейная жизнь его дочери складывалась ещё хуже, чем у самого Цепкина, в каком-то обратном нормальному порядке: сперва появилась беременность, потом дочь, которую она назвала Женькой, а ни семьи, ни мужа как не было, так и нет.

У дочери имелась квартирка, выбитая не без помощи старых связей полковника Швабрина. На окраине города.

Так прошло почти тридцать лет, а с момента окончания строительства ГЭС, и того больше. Цепкин постарел, начал сильно сутулиться, хотя лицо его и выражение глаз почти не изменились. Клара с Женькой любили приезжать в гости к деду. Клара убирала в квартире отца, готовила ему обеды. Цепкин не мог оторваться от внучки, всю свою нерастраченную любовь обратив на неё. Можно так сказать, что жили они теперь втроём, хоть и в разных концах города — Клара с Женькой и Германн Соломонович.

С бывшей женой связывала пенсионера Цепкина тоненькая ниточка. Связующей нитью являлся полковник Швабрин — председатель клуба ветеранов войны, сокращённо клуб ветеранов ВОВ.

Каждый вторник и четверг в подвальном помещении Дома Союзов собирался клуб. Членом клуба являлся и Германн Соломонович, он регулярно приходил на заседания. В пожилом возрасте общение с себе подобными — важная составная часть жизни для человека, вокруг которого теперь молодые и незнакомые лица.

Ветераны обсуждали план мероприятий: в какую школу на встречу с учащейся молодёжью пойти, делились военными воспоминаниями. Но большая часть их разговоров сводилась к двум темам. Первая — где какие продукты достать, сколько они, продукты то есть, стоят, и сколько их дают в одни руки. Вторая — старческие болезни.

Цепкин на встречи со школьниками ходить не любил и всячески от данной обязанности уклонялся. Предлог он найти умел: нездоровье или семейные дела. Под семейными делами подразумевался совместный обед с Кларой и Женькой, а под нездоровьем — поход в поликлинику. Германн Соломонович любил ходить в поликлинику. Там он лечился от остеохондроза и повышенного кровяного давления, настаивая на частом медицинском контроле для выявления скрытых до поры, до времени болезней.

На встречи же со школьниками он не спешил, потому что рассказывать про войну ему не нравилось. Службу в сапёрном батальоне он считал большим счастьем на фоне всеобщего несчастья, хотя кормили в части из рук вон плохо. Строительство дорог красиво описать он не умел. Зато гордился тем, что ни разу не попадал под обстрел и бомбёжку, не был ни ранен, ни контужен. За пять военных лет он периодически оказывался в военном госпитале с расстройством желудка. Рассказывать в школе про это было неловко. Поэтому, когда Германна Соломоновича один раз уговорили пойти на встречу со школьниками, он за всю встречу не проронил ни слова. Выступали другие члены клуба, участники Сталинградской битвы:

— Наш взвод получил задачу прорваться к дому Павлова с правой и с левой стороны, — дрожащим голосом, заикаясь, рассказывал ветеран в десантном берете с красивой фамилией Ланской. — Противник открыл ураганный огонь. В общем, с потерями пришлось отползти назад. Мы попросили подкреплений. Но тут…тут….

Ланской смахивал рукавом слезу и зло смотрел на Цепкина. — В общем, ребята, скажу коротко, не имелось у Главного Командования на нашем участке подкреплений. Резерва не имелось, зато имелись в наших рядах предатели, уходившие с позиций. Их отлавливали и по суду военного времени…

«Почему у них никогда не имелось резервов, когда их просили»? — думал Цепкин. Эту историю он слышал от Ланского не раз. Ланской любил её рассказывать, хотя ничего необычного там не произошло. Германн Соломонович приготовился слушать про бессонные ночи, которые провёл старый десантник на позициях.

Семь бессонных дней и ночей прорывались мы к дому, — продолжал грустную повесть десантник. — Но так и не смогли прорваться. В то время, как я уже не раз отметил, у командования не нашлось резервов. Потому что, собрав все резервы в кулак, ставка бросила их на другое направление.