Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

— Тебе смешно думать о смерти, папа. У тебя даже инфаркта ни одного не было, — сказала Клара наставительно и посмотрела отцу в глаза.

Цепкин продолжал стучать ложкой. Разговор, вернее, тон разговора ему не нравился. Кошка огляделась, спрыгнула с Женькиных колен и ушла по своим делам.

— Со мной, я думаю, вскоре должен случиться инсульт. Поскольку я имею повышенное кровяное давление, а собственная дочь гонит меня в могилу. Я умру, и душа моя превратится в точку.

— Ты умрёшь, превратишься в точку. А мы с Женей останемся. Подумай о нас, или внучку тебе не жалко? — у Клары имелись веские доводы.

— А Психею куда я дену, Клаша? На помойку выброшу? — не сдавался Цепкин.

— Причём здесь твоя Психея? — крикнула Клара. — Ты не понимаешь, где живешь и ради кого?

— Я понимаю, — защищался он, и полушёпотом сознался в своей политической неблагонадёжности, — у нас многие говорят, если б Гитлер не напал, Сталин бы евреев вывел. Хорошо ещё, так отделались.

— О, Господи, — только и смогла сказать дочь, — послал же ты мне папашу.

Потом замолчала, но не успокоилась. Наоборот, через неделю она пошла на отца в решительное наступление.

— Папа, чего ты дожидаешься? Пока в Сибирь тебя вышлют? — заявила она.

— Я верю в добрый характер русского народа, — защищался Германн Соломонович, — народ выселения евреев не допустит.

Клара встала, залезла в сумку и выложила на стол свежий номер газеты «Колокол», органа особенно патриотически-настроенной части русского народа. Передовая статья газеты требовала немедленного выселения, причём именно евреев.

— Мне надоело, если не поедешь с нами, заберу ребёнка и уеду отсюда одна. Твоё сопротивление бесполезно.

Конфликт с дочерью мог вот-вот разразиться. Цепкин чувствовал себя защитником Сталинграда, оставленным в городе без патронов. На него, словно тяжелый немецкий «Тигр», надвигалась Клара.

Цепкин не выдержал. Он пообещал подумать. Из «Тигра» ответили, что времени на раздумья даётся немного — два дня. Это был ультиматум.

По истечении срока ультиматума собрались вчетвером на кухне у Германна Соломоновича: дочь, внучка, кошка и сам Германн Соломонович.

— Я, в принципе, согласен, — выдавил он из себя, — делай, как знаешь, Клаша.

Цепкин тешил себя мыслью, что его решение согласиться на отъезд принято ради детей. Его жизнь прожита, говорил он сам себе, надо дать дорогу молодым, им не мешать, а помогать.

Надо отдать ему должное: на подобный шаг способен не каждый, а только любящий своих детей родитель.

Тяжёлый «Тигр» разогнался и устремился вперёд. Казавшиеся неприступными бюрократические запоры разлетались в стороны под его мощной бронёй. Клара унаследовала от матери умение принимать решения и доводить их до конца. Поездки в посольство, сбор документов и справок проходили в форсированном темпе. Посольство довольно быстро дало зелёный свет.

В один прекрасный вечер капитан Ланской принёс на собрание газету «Колокол». Появление такой газеты в Волгограде не могло остаться вне его поля зрения. Капитан прикрепил её на стене рядом с «Непобедимой и легендарной». Цепкин «Колокол» сорвал и выбросил в унитаз. Но Ланской прицепил запасной экземпляр снова на прежнее место. Настроение у Германна Соломоновича окончательно упало. И тогда на собрании ветеранов, честно глядя Ланскому в глаза, он объявил о своём решении.

— Не я этого хотел. Вы сами меня вынуждаете.

Решение Цепкина об эмиграции было воспринято всеми без эмоций и скандала. Личное дело каждого, где и как жить. Но, сходив на собрания ещё несколько раз, Германн Соломонович почувствовал, как изменилось к нему отношение. Ланской и другие читатели «Колокола» давно ожидали от Цепкина подобной выходки. Остальные внешне никак не реагировали. Но никто не спрашивал теперь про остеохондроз, не кричал, хлопая по плечу: «Ну, как живёшь?». Ему не протягивали руки, а протянутую им руку с неохотой в ответ пожимали. Его избегали. Цепкин понял, что ветеранский клуб для него отныне и навсегда закрыт. Здесь его считают предателем.

Самое тяжёлое для отъезжающего — видеть, как пустеет квартира, как выносят мебель. Ощущение такое, словно бы умер близкий человек. Ужас состоит в том, и это знает каждый переселенец, что умерший — ты сам. Внучка Женька в смешном платьице играла на полу с кошкой. В последний раз. Психею решили отдать соседке и большую часть мебели тоже: в качестве компенсации за кошку.

Непонятные люди таскали из квартиры шкафы. Один из них ловко, одним движением, сорвал бельевую верёвку, плод инженерной мысли Германна Соломоновича.

Цепкин сидел на последнем оставшемся стуле с потерянным видом. От лица клуба ветеранов пришёл проводить его один только Матвей Борисович. Матвей Борисович принёс с собой бутылку самогона в подарок. Оказывается, самогон гнал на своём аппарате Ланской лично. Германн Соломонович расчувствовался, он простил Ланскому и остальным холодность последних дней. Алкоголь Цепкин не употреблял. Но было приятно. Он решил подарить бутылку грузчикам.

— Держи высоко знамя сталинградцев, — сказал Швабрин и протянул бутылку.

Он коротко обнял Цепкина, поцеловал в щёку и ушёл, чтобы не задерживать проводы.

Цепкин не знал, куда притулиться. Последний стул тоже вынесли. Вдруг он подбежал к кошке и схватил её на руки.

— Психеюшка, доченька моя. Никому тебя не отдам. Уйдите все вон из моего дома! — крикнул он тонким голосом, потом затрясся и стал целовать Психею в морду.

Животное вяло отбивалось и мяукало. На секунду в квартире повисла тишина.

— Папа, ну что ж это такое? — закричала в ответ Клара, лицо её подёргивалось.

Нервотрёпка, оформление документов и сборы доконали и её. Ей тоже уже не хотелось никуда ехать. Но обратной дороги не было. Клара первая взяла себя в руки.

— Мы тебе там новую кошку купим.

— Не хочу я новую, — Германн Соломонович заплакал, как маленький, и с кошкой на руках сполз вдоль стены на пол.

Ему принесли стакан воды, Женька гладила по очереди кошку и дедушку по голове и просила успокоиться.

Резкие слова грузчиков вернули его к действительности.

— Хозяин. Дело сделано.

Клара с Женькой стояли на улице, разговаривали с соседями. Цепкин выдал грузчикам денег и заготовленную бутылку — знамя сталинградцев, потом сел на газетный лист, прямо на пол. Закрыл глаза и представил себе маленький домик с садом, огород. Будто бы он сидит на лавочке, а рядом воткнута в землю лопата. Успокоился.

За день до отъезда решил Цепкин сходить в последний раз на Мамаев курган и проститься таким образом с городом.

Те, кто думают, что «Родина-мать» возвышается над Волгоградом и служит неким ориентиром, ошибаются. Памятник из города не виден. Высокий, но пологий Мамаев курган скрывает от наблюдателя огромную статую с поднятым кверху мечом. Лишь постепенно приближаясь к «Родине-матери», можно понять, насколько она огромна. На самом кончике меча статуи, словно капелька крови, и днём и ночью светит красная лампочка. Она прикреплена для того, чтобы заблудившиеся самолёты не вспороли себе ненароком брюхо, наткнувшись на бетонный меч каменной великанши. Такие же капельки есть на голове и на левой руке статуи.