Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

— Причём здесь пожарные? Нечего тут стоять, перекур, — кричала тельняшка.

Тогда на окне появлялась табличка с надписью «Санитарный час».

Санитарный час сопровождался ударами железа о железо, звоном посуды и отборным матом. Через некоторое время из распахнутой задней двери на землю летели остатки сгоревшей продукции.

Дым улетучивался, очередь успокаивалась, табличка исчезала, мат стихал. В эти минуты обладатель тельняшки по имени Федя молил об одном, чтобы в неурочный час не занесло в избушку шефа.

Шефом «Паруса» являлся бывший инженер Электролампового завода Зиновий Яковлевич Позерман. Позерман с нахальным видом носил дорогую джинсовую куртку и пользовался автомобилем «Жигули» второй модели, в народе «двойка».

На этой самой «двойке» Позерман нередко подкатывал к избушке и смотрел, не вылезая из машины, на своё детище. Позерман исповедовал следующие жизненные принципы: «Только в движении жизнь, в остановке — смерть!» и ещё: «В каждом деле необходим контроль!» Постояв минутку у киоска, он подбегал к «Парусу», стучал условным стуком, заходил. Начинал проверять расход муки, яиц, маргарина. Нередко отчитывал потного человека в тельняшке за разгильдяйство.

— Федька, бери, сколько захочешь домой яиц. Только не воруй! У меня контроль, вот сюда запиши: «Федя». Я буду знать.

Федька не понимал, зачем нужно писать своё имя, когда яйца им расходуются без счёта. Жал плечами:

— Так я ж десяток…

Позерман, узнав от бухгалтера, что племянник его просится на работу, подумал полчаса и придумал новый интересный способ расширить свои владения. Следовало установить подвижную торговую точку недалеко от станции метро. Киоск там установить сложно: нужны разрешения горисполкома, санэпидемстанции, пожарников и, главное, взятки. Мобильная же точка сворачивается и разворачивается за пять минут. Вот в эту мобильную точку и должен был превратиться восьмиклассник Соломатин. Единственное препятствие на пути — милиция. Разрешения на торговлю у метро Позерман не имел. Но, с другой стороны, что сделает милиция школьнику? В отделение потащит? Вариант был не проигрышный. Стоило рискнуть.

— Привет, меня Зина зовут. Можно дядя Зина, — протянул Позерман Игорю руку, — мне Володька про тебя говорил.

— Здравствуйте, — протянул в ответ Соломатин свою ладонь.

Ему страшно интересно было узнать, кто они такие, эти лихие люди кооператоры. Сразу было видно, что кооператив состоит не из простых людей, если сам кандидат экономических наук дядя Володя здесь зовётся Володькой. Позерман выдал Игорю белый халат и велел в него переодеться.

— Значит, так. Федька сегодня пробную партию пирожков испёк. Берём сейчас в «Парусе» ящик из пробной партии и столик. Потом подъезжаем к метро. Я тебя со столом выбрасываю. Начинаешь торговать. Торговать-то умеешь?

— Конечно, — ответил Игорь, не задумываясь.

— Вижу, что врёшь. А? — подмигнул дядя Зина. — Пирожки руками не брать, только бумажкой. Культурно чтобы. Улыбаться. Потом говоришь: «Спасибо». Мелочь в один карман, крупняк — в другой. Всё, науку освоил. Рванули.

В салоне «Жигулей» играла музыка, и хриплый голос пел: «…чуть помедленнее кони, чуть помедленнее…». Подъехали к «Парусу», в окошке никого нет, постучались условным стуком, три коротких, пауза. Ещё три коротких. Из-за двери голос:

— Кто?

— КГБ.

— Заходи.

Федька открыл и удивлённо уставился на Игоря.

— Свои, свои, — втолкнул Позерман подростка внутрь, — знакомься, Федька. Володькин племяш Игорёк. Будет твои пирожки сейчас продавать.

Федька осклабился.

— А-а. Проходь. Пирожки так себе, перегрелись малость. Сейчас как раз их и забацал. Хотите попробовать?

Позерман и Игорь взяли по пирожку. Федя объяснял, пользуясь специальной терминологией:

— Первая партия всегда помойная. Так пробуешь их, и так. Короче, кинул всё тесто в замес. У-у-у-у. Твердяк. В печь поклал. Перегрел я их, что ли? Или соли киданул слишком.

— В общем, говно, — подытожил Позерман.

Федя смущённо разминал пальцы, как боксёр перед боем.

— Говно, не говно… Зина, я ж говорю, тесто рукой берёшь — твердяк, а должно мягко так отваливаться от руки и малость на руке оставаться.

— Понятно.

— У меня сейчас идёт замес, некогда. Сегодня ночью лучше заделаю, — и он повернулся к машине по производству пончиков.

Позерман подхватил ящик свежей выпечки и направился бегом к машине. Игорь едва поспевал за дядей Зиной.

— Кондитер он классный, не смотри, что резиновые пироги печёт. Тренируется, — объяснял инженер-кооператор школьнику. — Одна у него беда, называется «запой». Запой в нашей стране вроде забастовки на западе.

— А кто тогда работает, если запой?

— Вот я же и говорю, беда. Эта самая беда — его сменщик. Да, ладно. Знаешь, откуда я Федьку вытащил? Из Бутырок.

— Что, прямо там сидел? — удивился Игорь.

— Не-е, — засмеялся Позерман, — работал там поваром. Большой спец. Знаешь, как его в тюрьме любили? Отпускать не хотели. Теперь к нам перешёл. Зарплата у меня повыше будет. А, вот мы и приехали.

Вылезли из машины. Солнце разбежалось по Ленинградке и поднялось. Благо, улица широкая. Есть, где разогнаться.

— Вот эту дрянь предстоит тебе продать, — сказал Позерман, устанавливая ящик на стол. — Пройдёшь проверку. Ну, я рванул.

— А цена-то какая, дядя Зина? — крикнул вслед «двойке» Соломатин.

Позерман сдал назад, приоткрыл дверцу машины и задумался, потом вышел и тихо сказал:

— Милиция полезет, вопросы станут задавать, молчи, как партизан. Хотя нет, — он почесал лоб, — скажи так. Документы у Зины. Где Зина — не знаю. Звучит гораздо лучше.

— А станут допытываться?

— Станут допытываться, вали всё на Позермана. Позерман с ними разберётся.

Дядя Зина снова уселся в «двойку». Игорь подбежал к машине:

— А цена-то какая?

Инженер улыбнулся и подмигнул:

— Пятнадцать копеек.

У «Войковской» было многолюдно. Рабочий день заканчивался, народ спешил. Обычная суета большого города. Солнце коснулось жести крыш и покатилось по ним. Брали пирожки плохо. Игорь старался, как мог. Вспоминая краткую лекцию, он улыбался широкой улыбкой. Но лишь редкие прохожие подходили, спрашивали:

— Это что, кооператив? Название какое? Не отравленные?

Милиция не показывалась. Мимо медленно, не останавливаясь, прокатила «двойка» Зины, «…чуть помедленнее кони, чуть помедленнее…». Он дал новое указание, проорав его в приспущенное окно:

— Не будут брать, снижай до десяти!

Соломатину казалось, он один стоит на этой улице под июльским солнцем, а Москва смотрит на него. И ничего хорошего Москва о нём не думает. К концу дня произошёл неприятный эпизод. Пожилая пара пожелала взять на пробу пирожки.