Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

Наш немецкий гость хотел было отказаться пить за общее дело, но мы его заставили согласиться.

— Вы обязаны с нами выпить, Ульрих, — пояснил папа, — это замечательное вино содержит полифенолы, которые, как вам известно, снижают выработку эндофилина, вы, наверняка, через три часа это почувствуете. А прекрасный цвет ему придают натуральные антоциановые красители.

Ульрих выпил с побитым видом. Потом выпили еще. Наконец в голове зашумело. Стало весело и не так напряженно. Поезда перестали мешать.

— Нет ли у вас ручки и бумажки? Мне очень нужно, — спрашивает папа.

— Конечно, конечно, — отвечает Ульрих и протягивает папе и то, и другое. — Пожалуйста.

Папа пишет что-то и протягивает Ульриху назад.

— Что это? — удивляется тот.

— Это формула красителя, который вы сейчас пили, — отвечает мой папа и сидит страшно довольный собой.

— А-а, — замечает немецкий профессор и поднимает брови.

А сам думает, они, похоже, решили меня тут дураком выставить, а потом отравить. Виктор Михайлович не отстает.

— Ведь что в Германии главное? — учит он Ульриха. — Главное, ор-га-ни-за-ция. Почему, например, в России все так хреново работает? Потому что одни алкоголики у нас, куда ни плюнь. Пойди, на любой завод погляди — кругом воры и пьянь. Иной раз, придешь на работу, как эти лица увидишь, думаешь, а на хрена вы мне сдались? Махнуть бы на все рукой…

Тут папа Виктора Михайловича ногой под столом толкает и мне делает знаки, чтобы я не все переводил. А потом сам добавляет громко:

— Да-да, это правда, что японцы — молодцы, что своих алкашей вовремя заменили на роботов. Мы наших тоже скоро заменим. В России сейчас бурный рост экономики и науки.

А сам незаметно так, пальцем возле виска крутит: «Что ты, Витя, его пугаешь?»

Тут моя дочка говорит:

— Пойду, себе на МП3 плейер чего-нибудь перекачаю. Глюкозу или там, Максима Галкина. Встала, повернулась и ушла. МП3 плейер у неё на груди и в ушах, как подвески на английской королеве. В смысле, органично смотрится.

А Виктор Михайлович ко мне повернулся и спрашивает:

— Прошу прощения, я тоже пойду куда-нибудь. Отолью.

— В туалет? Идите в дом, — отвечаю.

Мне вас не хочется затруднять, чтобы вы меня водили, руки у вас все в углях, и в мясе. Двери перепачкаете. К тому же, у нас иностранный гость. У вас же на участке можно?

— Да, пожалуйста. Чувствуйте себя, как дома.

— Ну, я тогда, как дома. Дочка ваша ушла, а с насыпи меня не видно. Все свои. Вы, Георгий, переведите Ульриху, что я отлучусь. Только скажите ему, не «отлить пошел», а «по малой нужде». Так более культурно звучит. Все-таки запад, как никак.

И с этими словами Виктор Михайлович зашел за дерево. Там он сбросил с себя вериги приличия и почувствовал себя, как дома.

А я задумался, переводить или нет. Потом он вернулся и Ульриху говорит:

— Приезжайте ко мне на дачу. У нас под Дубной домик. Я его сам построил. Воздух — красота. А речка! Я там на речке и плотину сам сделал, и карпы у меня. Правда, бывает, окрестные мужики поддадут, и пошла гульба. Тогда на улицу лучше не выходить. В прошлом году продмаг сожгли, а этой весной один идиот на «Газели» спьяну в толпу на остановке въехал. Пятерых сразу положил. Прямо, Николай Гастелло. Только с той разницей, что Гастелло на самолёте, а у нас этот дурик на «Газели». Вы вообще-то о героическом подвиге Николая Гастелло слышали, Ульрих?

Через три часа Ульрих уехал домой на машине. Папа с Виктором Михайловичем были уверены, что произвели хорошее впечатление.

— Теперь пойдет дело, лишь бы они начали работать поскорее.

— Главное на западе — создать впечатление. Мы теперь с Виктором Михайловичем будем у тебя постоянные гости, — добавляет папа, — не возражаешь?

— Прекрасно, — отвечаю. — Будем вот так каждые выходные сидеть.

— Как у вас тут с рыбалкой, Георгий? — спрашивает зеленоградский гость. — Я без рыбалки пропаду.

— Подыщем вариант, не беспокойтесь, Виктор Михайлович.

Данная часть рассказа мной выдумана. Но я думаю, так оно и было на самом деле. Ульрих приехал домой поздно вечером, разделся, лёг в постель. В кровати жена его спрашивает:

— Ну, как съездил?

Ульрих рассказывает:

— Сперва ехал по автобану 66, потом съезд. По навигатору быстро их дом нашёл. Что рассказать? Большой дом, но участок совершенно запущенный. Шум у них. А все почему? Нет ограждения, а дом рядом с железной дорогой.

— Как нет ограждения? — удивляется жена. — Скажи, а русские, конечно, пили водку стаканами?

— Да. Но я воздерживался, сколько мог. Прекрасно посидели. Поговорили о преимуществах демократии. Но в какую-то минуту понимаешь, мы живём в замечательной стране. Свобода, равные возможности для мужчин и женщин, коренных жителей и приезжих. Девочка там у них мне понравилась. Хорошо воспитана, знает наши законы.

— А работать с русскими будешь? — опять спрашивает супруга.

— Вряд ли. Проект совершенно глухой, бесперспективный. К тому же, кто его станет финансировать? Это у русских нанотехнологии — национальный проект. У нас все работы свернуты благодаря фрау Меркель. Но перед начальством отчитаюсь. Провёл встречу с русской делегацией.

Франкфурт 2009

Как правило, они сами первые подходили, влезали в игру. Спрашивали про женские размеры. Молоденькая продавщица галантерейного отдела Лена Скворцова, стройная, с зелеными глазам, крашеная блондинка, знакомилась со своими мужчинами на рабочем месте. Они сами начинали разговор, задавали нелепейшие вопросы, потом оставляли телефон. С Вадиком такая же история. Пара вопросов, ответы не интересуют, взгляд блуждает, а в конце: «Когда можно вам позвонить»?

Потом кафе. Не самое дорогое, но и не «Макдональдс». Вадик был тогда на взлете, устроился на работу в страховую фирму, некоторое время не брал в рот спиртного. Купил себе новые ботинки и два галстука. А Лена Скворцова ещё совсем девчонка, окончила техникум, прописки московской и той не имелось.

Он использовал старый проверенный прием: пригласил девчонку домой, вернее он называл это «к себе на хатку», засиделись допоздна. Напоил, но не сильно. Выходила альтернатива: идти провожать, брать такси или… не брать. Вел свою нехитрую игру, рассказывал о болезни своей мамы. Как возил ей в больницу апельсины, пока она была жива. И как перед смертью, сжимая в руке апельсин, мама прохрипела:

— Скушай, сын. Тебе жить, тебе витамины нужнее.

А он отвечал:

— Возьми, это тебе они сейчас нужнее.

С тех пор он якобы не переносит апельсины. На самом деле никаких апельсинов он никуда не возил. У него на них была аллергия. Мама умерла внезапно, ночью. Ему позвонили из больницы, а он не взял трубку. Утром, наконец, дозвонились. Апельсины — это так, прием для знакомства. Давит на жалость. Знал, что на слабый пол действует. Разжалобил, потом предложил кофе. Подлил коньяку. Разогрел, пошел в наступление.