Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

— Да.

— Это моя любимая страна, — расплылся он в улыбке. — К сожалению, там не бывал, но люблю её, сам не знаю… Мне кажется, любой русский, втайне лелеет к Германии те же чувства.

Из разговора с моим напарником я почерпнул много нового. Борис Сергеевич знал о стране Шиллера и Гёте не просто много. Он знал практически всё. И даже иногда разговаривал с коровами на немецком. С сильным акцентом, который большинство стада не улавливало.

Мы разделили наши обязанности. Я должен буду рассказать о дне 22–го июня с советской стороны. Борис Сергеевич — о подготовке немцами нападения.

В назначенный день мы собрались в классе. Нам внимало человек восемь плюс директор.

Довольно скоро я истощил запас своих не самых приятных для детей сведений. СССР к войне оказался совершенно не готов. Войска стояли на неподготовленных позициях, комсостав репрессирован, даже простеньких винтовок выдавали по одной на пять человек. Вот к доске вышел Борис Сергеевич. Класс притих.

— История двадцатого века, ребята, — начал скотник тоном университетского профессора, — это история войн и революций, трагедия всей Европы. Лбами столкнулись две великих идеи. И одна из них, германская, проиграла. Великую страну лишили государственности, насадили американщину. Вот об этой историко-культурной трагедии и стоит нам призадуматься…

— Борис Сергеевич, не отвлекайтесь от нападения фашистских орд на нашу Родину, — беспокойно заёрзал на стуле директор и принялся делать мне знаки за спиной говорившего. — Опирайтесь не на мифы, а на свидетельства очевидцев.

Борис Сергеевич оставался невозмутим. Он, казалось, ещё более воодушевился и заговорил стихами:

Тёплый баритон затих, Борис Сергеевич стоял и улыбался неподдельной счастливой улыбкой человека не от мира сего. Класс замер, ожидая, что дальше будет.

— Ну, и какой очевидец это написал? — открыл, было, рот директор.

— Ведь вы, Георгий, тоже любите «Фауста»? — повернул ко мне озорной взгляд мой содокладчик.

Мне не оставалось ничего другого, как согласиться.

— Нет, нет, так не пойдёт. Ребята, — прервал лекцию директор, спасая ситуацию, — наши воины погибли, закрывая собственными телами нечто огромное и неуловимое. Свою страну. Вечная им память.

Загремели отодвигаемые стулья. Мы постояли немного.

— Не спорю, я о другом, — показалась у доски голова безнравственного скотника. — Немецкая нация привнесла в мировую культуру и историю куда больше, чем мы. Мы лишь ученики, отставшие технически к тому же. А оступиться может и целый народ. Вот где трагедия, друзья.

Последовавший разгром мне не хочется описывать. Скажу только, что чувствовал себя защитником Брестской крепости под градом убийственных аргументов местного германофила. Мы с директором оказались не в лучшем положении, чем части Красной Армии в июне 41–го. На нас обрушилась холодная машина логики, отрабатывавшая свои удары на коровах. Урок памяти был сорван.

— Я поставлю вопрос на сходе общины, — пригрозил потный директор, проклиная себя за либерализм. Его расчеты с моей помощью дать бой Борису Сергеевичу не оправдались.

— Сход общины исторические вопросы не рассматривает, если не ошибаюсь, — торжествовал скотник…

С ним вместе торжествовали дети, они держали большого профессора-самоучку за своего. 22–е июня — теперь день и моего фиаско.

Я думал, что теперь уж точно мои общественные выступления в Дубраве закончатся, не начавшись. К моему удивлению директор вскоре снова меня разыскал. Он был, в сущности, милый человек.

— Для оставшихся в деревне на лето ребятишек мы хотели разыграть спектакль по мотивам сказания о Петре и Февронии Муромских. Тема супружеской верности — очень нужная сейчас в России тема. Вы станете играть князя Петра, ваша супруга — Февронью. Думаю, именно у вас должно получиться. Там один сложный эпизод: на вас идёт дракон и пышет жаром, вы его зарубаете мечом. Понарошку, конечно, а он вас в отместку обрызгивает ядовитой кровью, от которой нет спасенья.

— А кто ещё участвует в постановке? — спросил я.

— У нас актёры непрофессиональные. Дети из старших классов. Дракона сыграет Борис Сергеевич. В наказание за сорванный урок памяти. Ядовитую кровь он уже приготовил.

— Разве он не всю её израсходовал?

— Нет, у нас с прошлого года баночка оставалась, — не понял иронии организатор спектакля. Или сделал вид.

Я серьёзно готовился к постановке, ожидая от дракона провокации. Заучивал роль, ходил в красной русской рубахе князя Петра от колодца до туалета и обратно, словно Толстой по Ясной Поляне. В том смысле, что лето, жарко. Я — в косоворотке, отчасти посвященный в тайну деревенской жизни.

Потом была репетиция.

— Чую русский дух, тут Русью пахнет, — гудел дракон, одетый в нелепое картонное приспособление, напоминавшее переклееный макет танка.

— Зачем мучишь, злодей, жену брата моего? — спрашивал в свою очередь я, делая выпады деревянным мечом.

— Больше экспрессии, князь Пётр, — волновался директор. — В лице Бориса Сергеевича перед зрителями предстаёт искуситель. Давайте заменим в вашей реплике «злодей» на «идолище поганое».

На сей раз представление прошло без сучка и задоринки. Дракон точно выстрелил и облил меня вонючей краской. За это я отрубил ему картонную голову, взяв запоздалый реванш за 22–е июня. Февронья живо исцелила мои раны. Взамен она просила взять её в жёны. Я долго сопротивлялся, будто мы не актеры в театре, а на самом деле я передумал. Жена занервничала. Всё же потом я пересилил себя и женился.

Дети долго хлопали, не отпускали, директор сиял. После спектакля, когда все разошлись, я умылся и подошёл к Борису Сергеевичу. Он заговорил первым:

— Плохие новости. Стряслась беда!

— Опять кто-то упал в колодец?

— Не иронизируйте. Всё гораздо хуже. Вы же знаете наш пруд, на который я гоняю каждое утро коров на водопой?

— Да.

— Так вот, пруд купил частный инвестор и собирается сделать из него платную купальню. Поставили вагончик и охранника с винтовкой. Где, спрашивается, я стану поить скотину?

— Пока же охранник молчит?

— Он орёт и стреляет в воздух, — возразил Борис Сергеевич. — Но что он может против моего стада? Пока у нас прекращение огня. Думаю, это ненадолго.

Мне захотелось утешить моего напарника, и я сказал:

— Нам с женой будет приятно пригласить вас в гости, во Франкфурт. Вот уладите дела с охранником и приезжайте, поживёте у нас недельку-другую, отдохнёте…

С Борисом Сергеевичем произошло что-то странное. Он задрожал, побледнел, закрыл лицо руками и бросился вон из комнаты. Через пару минут он снова показался.