Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

— Сейчас узнаю, где он лежит. Ждите.

«Медикл кэйс» или «медицинский случай» отличается тем, что самолёт садится в нормальном режиме, диспетчеры его ведут без очереди на посадку, но пожарные расчёты остаются в ангарах. Единственное, что сейчас нужно «Фокстрот Чарли», как можно скорее сесть, сойти со взлетной полосы на рулежную дорожку и добежать до ближайшей парковочной позиции. Эта самолетная пробежка называется смешным словом «такси». И чтобы после «такси» пассажира уже ждала скорая помощь. Иногда, специальный лифт, если совсем трудно тащить больного.

Я жду нового запроса «Фокстрот Чарли». Если я чего-то не понимаю, я не стесняюсь переспрашивать пилота. Все мои скромные знания мной почерпнуты из этих самых радиопереговоров и рассказов сотрудников отдела, оставшихся в живых после реорганизации.

Мой мобильный телефон в кармане рубашке верещит. Как не к месту.

— Да, я слушаю.

Голос на другом конце задыхается в слезах.

— Они сказали, надо делать аборт.

— Кто это говорит?

— Это я, Лена. Лена Скворцова.

— Леночка, кто тебе сказал? Ты ходила на исследование?

— Да! Да-да!

— Когда?

— Вчера. Он оказался урод. Если не сделать срочно аборт, я умру… Он погубит меня. Опасность для жизни матери.

— Погоди, дай подумать…

Всхлипывания в телефонной трубке. Да и о чем тут разговаривать? Мои аргументы — это причитания бабушки-гадалки перед железным вердиктом томографа. Радио у меня на столе шипит. Куда подевался этот друг, которого я тут подменяю?

— Франкфурт, Франкфурт. Это «Фокстрот Чарли», слышите меня?

— «Фокс Чарли», стенд бай. [14] Стенд бай. англ . stand by — в радиопереговорах просьба перейти в «режим ожидания».

— Лена, кто тебе сказал, что он тебя погубит?

— Врачи, кто же еще.

— Лена не надо делать срочный аборт. Срочный аборт, что это? В конце концов, есть и другие врачи!

— Франкфурт, «Фокстрот Чарли» на связи.

— Стенд бай, «Фокс Чарли»! Лена, сходи в другую больницу…

— Подмените меня срочно! — ору я в зал нашего диспетчерского пункта. — Где этот проклятый сменщик!?

Голова шефа с состраданием и усталым сочувствием в глазах смотрит в мою сторону. Он глядит как человек, который продулся в пух и прах. С другой стороны, а какой из меня работник? Совершенно посторонними делами занимаюсь на рабочем месте. Что называется, посади свинью за стол…

Beelzebub has a devil put aside for me, for me, for me или

Вельзевул припрятал дьявола для меня

Она его убила. Спрашивается, какое мне до всего этого дело? Я этому ребенку не отец. Хотя его и хотели назвать в мою честь, ну, так это, может, Лена сгоряча ляпнула.

Какое право я имею уговаривать малознакомого человека рожать больного ребёнка? Ей же потом мучиться с ним, не мне. С другой стороны, кто давал право врачам или матери совершать убийство инвалида? Вернее, надо формулировать аккуратнее. Врачи — тоже люди. Могут и напортачить, могут ошибиться. С большой вероятностью убили инвалида. Ко второму месяцу у ребенка уже есть руки, ноги, бьётся сердце. Он испытывает боль. Я предполагаю, что большинство женщин, делавших аборты, на этом месте закрывают мой рассказ и переходят к своим повседневным делам… Вот гад, что он пишет! Сам бы на нашем месте оказался… Дело сделают и в кусты, а нам крутись. И в убийстве обвинят напоследок.

Короче говоря, они совершили убийство. Из ритуальных соображений. Почему говорят, что плод оказался нежизнеспособен на второй день после исследования? А до того было все хорошо. Потому что слова про «нежизнеспособный плод» — это и есть на медицинском языке индульгенция. Все равно бы он не выжил.

Когда Лена пришла в себя, то позвонила. Рассказала в подробностях о своих переживаниях. Джек привёз её в больницу, там уже собрался целый консилиум. Предложили два варианта: операция или искусственные роды. Искусственные роды лучше, тогда материнское тело уродуется не до последней степени, позже можно снова попробовать родить ребёнка.

Она рожала сорок часов. Джек никуда не отходил, не спал. Почернел и постарел там на десять лет.

Достали ребёнка, он ещё был живой, и оставили умирать. Дали ему имя.

— В честь меня? — спрашиваю Лену, а у самого чернеет в глазах.

— Нет. В честь меня. Хелен, девочка.

Потом были похороны. В Бад Гомбурге. Там на кладбище есть специальная площадка для таких малышей.

Я вздыхаю. Но и это ещё не всё.

Через какое-то время после выписки ей позвонили из мебельного магазина. Джек был на работе.

— Здравствуйте, это вы заказывали детскую кроватку? Когда её привезти?

Вместо того чтобы аннулировать заказ, Лена взяла с полки каталог, заставила себя его открыть и ответила спокойно:

— Я хочу переоформить заказ. Вместо детской кроватки привезите, пожалуйста, обеденный стол.

Выбирала недолго. Заказала его, большой и нескладный, как гроб.

— Есть у вас такой? Цвет чёрный…

Она пролежала на кровати полдня, спазмы давили горло, тело трясла дрожь. Вечером поднялась температура, началось кровотечение, пришлось вызывать скорую и ехать опять в больницу.

Больше с Леной Скворцовой мы не созваниваемся. Она пока на больничном, у неё болит спина от уколов и обезболивающих лекарств. Я ничем ей помочь не могу.

Черная полоса жизни у человека.

На летном поле встретил стюардессу, ту самую, с кабриолетом «Ауди». Кабриолет сделал трагическое лицо.

— Ничего, Ленка выкарабкается, Ленка сильная…

В голосе едва проступает торжество.

Мне кажется, что над работягой Джеком сгущаются тучи. Чтобы психологически выкарабкаться из дерьма, Лене Скворцовой надо чем-то жертвовать. Такая у этой женщины всегда была логика и тактика. Одинокий зверь. Не ласточка, а стервятник.

Ведь вокруг полно людей, которые на отвороте рукава носят соблазнительные широкие капитанские полоски.

Жизнь продолжается, и ветры в нашем аэропорту дуют с прежней силой.

Это настоящая жизнь,

Или это лишь фантазия,

Погребенная под оползнем,

Ведь от реальности нет спасения.

Открой свои глаза,

Посмотри на небеса и подумай.

Я просто бедный парень, я не нуждаюсь в сочувствии,

Потому, что меня можно дешево заполучить — легко потерять;

Мое положение то лучшее, то хуже;

Все же, ветер дует, но это не имеет особого значения для меня.

Мама, я только что убил человека:

Приставил ружье к его голове,

Спустил курок — сейчас он мертв.

Мама, жизнь только начиналась,

Но теперь я погиб, она пропала.

Мама, ох,

Я не хотел вызывать слезы.

Если я вновь не вернусь в это же время завтра,

Живи, живи, будто ничто не имеет значения.

Слишком поздно, мое время пришло,