Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

Однако вернёмся к выгребной яме. Моя работа столкнулась с трудностями. Никто не мог вспомнить, какую яму меня посылали рыть, когда и почему. «Всесокрушающий Напор» бесславно завершился, а бразилец Жоржи получил новое ответственное назначение: вместе с сыном влезть на душ и покрасить чёрной краской бак для нагрева воды.

Я полагаю, при выполнении высотных работ следует:

а) не отрывать тела на долгое время от пола. Это проверенный на практике способ обезопасить себя от переломов.

б) если всё же лезть приходится совсем высоко, тем более с детьми, не обойтись без техники безопасности. Технике безопасности применительно к детям я хочу посвятить несколько слов. Я полагаю самыми важными в этой технике — элементы запугивания и наглядности.

— Помнишь дядю, который ещё вчера строил колодец возле трапезной? — спрашиваю я сына.

— Помню, — невинно отвечает сын.

— Он сегодня утром провалился в него и сломал себе обе ноги.

Сын ошарашен и подавлен. Вот, подходящий пример запугивания.

— Не повторяй его ошибок, держись за бак крепче.

В качестве элемента наглядной агитации можно использовать разбитые вдребезги предметы или же картины Марка Шагала. Шагалу на целом ряде полотен удалось ярко, понятно для детей обыграть тему падений с различной высоты.

Итак, мы с энтузиазмом взялись за новую задачу. Подобно цирковым акробатам, рискуя свалиться каждую секунду на землю, балансировали на высоте, словно птицы, с баночками чёрной краски в клювах.

— Папа, — спросил меня сын, пытаясь дотянуться кистью до белого пятнышка под облаками, — Почему нельзя было покрасить этот бак на земле? Ещё до установки на крыше?

Дети ставят родителей в неудобное положение, задают нелепые и даже глупые вопросы. Тут важно проявить педагогический такт сообразно обстановке.

— Не будь занудой, — ответил я. — Нас и без того все держат за чокнутых иностранцев.

Разумеется, и у иностранцев бывают друзья в России. С нами дружат не из соображений выгоды или чтобы выпендриться, а просто так. Хочется верить.

Мой новый друг Сергей, проживает в богатом доме, вызывающем зависть окружающих. Сергей, пригласивший меня на блины, поинтересовался:

— Скажи, зачем ты к нам ездишь?

В доме Сергея пахло знакомой с детства сгущёнкой и прогнившими досками. Разлитое в бокалы вино блестело в тусклом свете лампочки.

— Понимаешь, — поднял я бокал, — устал от гладких дорог, чистых улиц, цветов в горшках и улыбок малознакомых продавщиц.

Сергея ответ не удовлетворил. Приходилось сознаваться.

— Я уехал в 92–м, когда в России было совсем плохо. Получается, я Родину предал. Хочу загладить вину… Частично. Понятно?

— М-м-м. Понятно.

Мы помолчали. Я сделал осторожный глоток, как Моцарт, глядя в непроницаемые глаза Сальери. Напиток начал действовать, всё поплыло перед глазами… Сальери, мой новый друг, был в ударе. Вот примерное содержание дальнейшей беседы.

Сальери: — Предательство — двуликий Янус. И иногда всем от предательства бывает только лучше.

Моцарт: — Вино мне кружит голову, Серёга. То бишь, Сальери. Да и тебе, похоже, тоже.

Сальери: — Отраву местную давно не потребляю. Ты пей, но без меня. Да, так вот, неплохо было, когда б часть жителей Дубравы, её предав, уехала подальше. Другая ж часть, хоть нас с тобою взять, наоборот, осталась…

Моцарт: — Ты, верно, местный диссидент?

Сальери: — Диссидент?! Ха-ха! Пожалуй, что и так. Я местный Сахаров!

Моцарт: — Нет ничего на свете хуже ссоры. Ты хоть и Сахаров, а напоён насквозь не сахаром, но желчью.

Сальери сидит, сощуря правый глаз:

Сальери: — Нельзя никак иначе, Моцарт. Людская зависть, как огородные шесты, торчит здесь отовсюду…

Моцарт: — Я полагал, что зависть и Дубрава есть вещи несовместные?

Сальери громко: Довольно!!!

Сальери тише: Вина с тебя довольно. Ты лучше налегай на блинчики.

Моцарт: — Их жар как раз я заливал игристым твоим напитком. In vino veritas…

Сальери: — In vino veritas? Сейчас едва ль поверит кто из нас. «In vino veritas», но не из магазина!

Моцарт: — Я думал, раз стоит бутылка, надо пить.

Сальери в сторону: — Видать, премудрость химии напрасно учители в тебя вдолбить хотели! Сперва понюхай, а потом уж пробуй.

Сальери громко: — Ты, Моцарт, сам себя сегодня отравил. Всё лучше, чем погибнуть от обжорства.

Моцарт: — Блины хотя бы не отравлены?

Сальери: — Не обижай мои блины. Они подобны местным дамам, пускай невзрачны с виду, весь вымажешься в них, сгущёнку зря растратив, сам себе противен…

Моцарт: — Пойду домой, устал, уж поздно, завтра на работу. Прощай, Сальери.

Сальери: — Иди же, друг, будь осторожен, и не провались в колодец. Строительство колодцев, Моцарт, у нас напоминает раскопки Трои. Местный Шлиман, Зевеса искушая, не спешит. Того гляди, пойдёшь до ветру и не воротишься. Ауф видерзеен и приятных сновидений.

Моцарт уходит, держась за живот.

Сальери один: — Ушёл. Охота ж им переть за тыщу верст, чтоб чистить местные клозеты? Одно из двух: иль вина их ещё ужасней наших, или блины мои божественны. Воистину, там хорошо, где нас с тобою нету.

Наутро я с болью в голове сделал ещё одно открытие: в этой глухой деревушке, где все, казалось, были равны, возникли свои богатство и бедность, деревенские изгои и любимцы фортуны. Только всё это существует здесь в ином материальном измерении. Если блинчики и сгущёнка заменяют ананасы в шампанском, то собственный дом с огородом тянет на калифорнийскую виллу с бассейном. Надо только уметь это видеть.

Меня попросили поучаствовать в одной важной лекции. Ко мне подошёл директор местной школы:

— Близится 22–е июня, — сказал он. — У нас к этой дате всегда мероприятие. Рассказ детям о Великой Победе. Вы из Германии, с другой стороны, так сказать. Мне, кажется, именно у вас и получится.

— Постараюсь, — не стал я ломаться.

— Школа выделит вам помощника, Бориса Сергеевича. Наш скотник. Вообще-то он на редкость эрудированный человек. Дети его обожают. Только я вас вот о чём попрошу… С ним надо ухо востро… Его бывает, заносит… в безнравственность. Постарайтесь вдвоём рассказать детям интересно, нравоучительно и, пожалуйста, не увлекайтесь.

Меня подвели к Борису Сергеевичу. Он был высокого роста, с умным проницательным взглядом и спокойным завораживающим голосом, от которого впадают в задумчивость коровы и женщины. Словом, опасная личность.

— Директор попросил нас с вами выступить, — сказал я ему. — Позволяют ли вам коровы? Вы же человек занятой.

Предупрежденный директором о низких моральных качествах скотника, я приготовился услышать отказ и гнусно — беспринципное оправдание. Но ошибся.

— Рассказать детям правду о войне — наша с вами святая обязанность и долг. Коровы подождут. Вы из Германии? — спросил меня без обиняков Борис Сергеевич.