Тейлор Рейд - Настоящая любовь

Они всем хотят продать Маленьких женщин , потому что это, безусловно, прекрасная книга. Но также потому, что они гордятся тем, что она была написана всего за несколько миль отсюда. Вероятно, они также пытались продать ему какую-нибудь книгу Генри Дэвида Торо или Ральфа Уолдо Эмерсона, которые лежат у нас на складе.

Я в отличие от них никому не навязывала трансценденталистов. Их книги задерживались на полках дольше, чем тогда, когда дела в магазине вели мои родители.

Они никогда не ругали меня за это. Отец не спрашивал меня, почему экземплярам Гражданского неповиновения [19]удается пылиться на полках.

Родители сделали мне невероятный подарок – они сделали меня хозяйкой магазина, обеспечив мое будущее, но никогда не говорили, что я не могу выбрать другого пути.

Сейчас мы продаем много газет и свечей. Продаем большие сумки с цитатами из литературных произведений. Продаем подростковую литературу в большем количестве, чем прежде. И продаем меньше классики и меньше книг в твердой обложке. Но я думаю, что это тоже из-за меня, потому что я, хорошо это или плохо, веду дела по-другому.

Теперь, с возвращением Мари, все может измениться. Возможно, мы даже упрочим свое положение.

Мужчина уходит, а я собираюсь направиться к машине и попытаться вернуть того, кого люблю больше жизни.

– Ладно, – говорю я. – Я пойду. Пожелай мне удачи.

Дойдя до двери, я оборачиваюсь. Я думаю, что нужно высказать до конца то, что было недосказано.

– Спасибо, – говорю я родителям. – За то, что верили в меня и отдали мне магазин, и за то, что ждали, пока я по-своему, на свой собственный манер, полюблю его. Спасибо за то, что подталкивали меня к жизни, которая делает меня счастливой.

Глядя на маму, я думаю, что она вот-вот расплачется, но она сдерживается.

– Само собой, милая, – говорит она, в то время как отец подмигивает мне. Вот что значит родители.

Ты благодаришь их за подарок, который они тебе сделали и который предопределил всю твою жизнь, а они отвечают: «Само собой».

Уже стоя в дверях, я поворачиваюсь к Мари и говорю:

– С возвращением!

Придя на парковку на заднем дворе, я вижу, что на переднем сиденье лежит купленный несколько дней назад сэндвич, отчего в машине стоит едкий кисловатый запах. Я хватаю его и бросаю в мусорный контейнер, а потом на минутку открываю обе двери машины, пытаясь проветрить ее.

В это момент я вижу, что на парковку заезжает машина.

Мне не нужно смотреть через ветровое стекло, чтобы понять, кто это.

Но, разумеется, я все равно смотрю.

Сэм.

У меня начинает колотиться сердце, я слышу, как глухо и ритмично оно пульсирует в груди.

Я подбегаю к его машине как раз в тот момент, когда он выходит из нее.

Он – в слаксах и рубашке с ослабленным галстуком, свободно охватывающим его шею. Куртка на нем расстегнута.

Сейчас разгар дня, и он должен быть в школе.

А он стоит на парковке у моего магазина с налитыми кровью глазами.

Я смотрю на него и вижу, что он безутешен.

– Мне нужно поговорить с тобой, – говорит он, при этом на холоде у него изо рта выбивается струйка пара.

– Мне тоже нужно поговорить с тобой, – говорю я.

– Нет, – продолжает Сэм, поднимая ладонь вверх. – Сначала я.

Я чувствую, что мое сердце разрывается. Все кончено? Я опустошена от того, что моя неуверенность привела к тому, что мужчина, которого я люблю, потерял уверенность во мне. Я чувствую, что должна скорее попробовать остановить время, оставаясь с ним как можно дольше, прежде чем он навеки покинет меня, если именно к этому он клонит.

– Может быть, сядем в машину? – предлагаю я. – Включим обогрев?

Кивнув, Сэм открывает дверь своей машины. Обойдя ее, я сажусь на пассажирское место, потирая ладони друг о друга, чтобы согреться. Сэм включает зажигание, и мы ждем, пока в машине станет тепло. Скоро мои руки согреваются.

– Послушай, – говорит Сэм. – Последние четыре дня я много думал.

Мне кажется, будто прошла вся жизнь, но это всего лишь четыре дня.

– Я не могу этого сделать, – говорит он, всем телом повернувшись ко мне. – Я не могу так жить. Я не могу… Это не для меня.

– Хорошо, – говорю я. Я чувствую боль в груди, словно мой организм не способен вынести его слов.

– Ты должна вернуться домой, – говорит он.

Я поднимаю на него глаза.

– Что?

– Пятнадцать лет назад я видел, как ты уходишь с Джессом, и сказал себе, что если ты примешь решение, то я ничего не смогу с этим поделать. А теперь, когда прошло столько времени, я делаю то же самое. Это не… Я не могу снова поступить так. Я буду бороться за тебя.

Сегодня я ушел с работы после пятого урока, потому что собирался разучить с джаз-бандом песню «Total Eclipse of the Heart» [20]. Без тебя я убит горем. Все это время я провел в одиночестве, топчась на одном месте, как птица со сломанным крылом, лишь надеясь на то, что ты, возможно, вернешься ко мне. Но надежды для меня недостаточно. Я уже взрослый. И для меня мало просто надеяться на то, что ты будешь со мной. Я должен бороться за тебя, поэтому я здесь. Именно это я и делаю, я вступаю в драку.

Сэм берет меня за руку и умоляет:

– Я подхожу тебе, Эмма. То, что есть между нами… это настоящая любовь. Я люблю тебя и хочу провести с тобой всю жизнь. Ты для меня – родственная душа. Я могу сделать тебя счастливой, – говорит он. Я могу создать для тебя такую жизнь, какую ты хочешь. Поэтому, Эмма, выходи за меня замуж. Выходи за меня.

– О боже, – говорю я, испытывая огромное облегчение. – Как мы смешны.

– О чем ты? – спрашивает Сэм. – Что ты имеешь в виду?

– Ты борешься за меня? – говорю я.

– Да.

– Я собиралась поехать к тебе на работу, чтобы сражаться за тебя.

Сэм поражен. Он молчит, а потом со слезами на глазах говорит:

– Правда?

– Я люблю тебя, дорогой, – говорю я ему. – Я хочу провести с тобой всю жизнь. Прости, что я не могла распрощаться с прошлым. Но теперь все кончено. И я знаю, что ты – тот мужчина, с которым я хочу проводить каждый день своей жизни. Я хочу, чтобы это была наша жизнь. Я хочу выйти за тебя замуж. Прости, что я потерялась. Но теперь я знаю наверняка. Я хочу быть с тобой.

– А Джесс? – спрашивает Сэм.

– Я люблю Джесса. Я всегда буду любить его. Но он подходил мне когда-то. Теперь мне подходишь ты. И навсегда.

Сэм вздыхает, слыша мои слова, и старается осмыслить их.

– Ты серьезно? – спрашивает он. – Ты говоришь это не потому, что хочешь удивить или изумить меня?

Я качаю головой:

– Нет.

– То есть ты уверена, что достигла своей цели.

– Да, если предположить, что ты сможешь простить меня за мою неуверенность, за то, что мне было необходимо провести с ним еще какое-то время, узнать то, что, как мне кажется, я уже знала.

– Я могу простить тебя за это, – говорит Сэм. – Разумеется, могу.