Дун Си - Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси [антология]

В то время цзаофани [122] Цзаофани ( кит . «бунтари») — члены воинствующих организаций рабочих, проводивших идеологические чистки на местах в 60-х годах ХХ века во время «культурной революции» в Китае. заняли местную администрацию, и всех чиновников районного масштаба разогнали по деревням на перевоспитание крестьянам-беднякам. Ли Булэн изначально-то был дремучей деревенщиной, и когда его сослали обратно в Тунгучжай, только обрадовался. Однако он ошибся: пламя «великой пролетарской культурной революции» опалило не только уезд и район, добралось оно и до отдаленной деревни Тунгучжай.

Однажды там неожиданно появились крепкие парни в зеленой униформе с красными повязками на плечах. На большую смоковницу они повесили громкоговоритель, вдоль дороги расклеили плакаты-дацзыбао [123] Дацзыбао — рукописная стенгазета для пропаганды идей «культурной революции» в Китае. и днем танцевали танцы верности председателю Мао, а вечерами устраивали собрания и зубрили цитаты Мао Цзэдуна. В деревне началась жуткая неразбериха.

Бунтари никак не могли предположить, что деревня Тунгучжай вовсе не подходила на роль революционного фронта. Тут не было ни облеченных властью, идущих по капиталистическому пути, ни феодалов, ни зажиточных крестьян, ни контрреволюционеров, ни вредителей, ни правых уклонистов. Для революции здесь вообще не было подходящего объекта, из-за чего возникла заминка. В течение нескольких вечеров цзаофани пытались идейно воодушевить массы и провести политическую работу по выявлению ревизионизма в деревне, наконец нашли две зацепки.

Первой стал селянин А-сы — сирота, чуть туповат, к тому же жутко косил и часто улыбался без причины. Он вроде бы смотрит на человека и лыбится, а на самом деле причина его улыбки совсем в другой стороне. К тридцати шести годам А-сы так и не женился. То и дело находились желающие над ним поглумиться.

Кто-то настучал, что часто видел А-сы праздно шатающимся у коровников производственных бригад, значит, у него могли быть недобрые намерения и он замышлял что-то вредоносное для коров. Поэтому А-сы первым попал под критику цзаофаней, которые тут же обвинили его в подрыве сельского хозяйства.

Три вечера подряд бунтари собирали жителей деревни для критики А-сы, но из этого ничего не вышло. Как они ни расспрашивали обвиняемого, как ни критиковали, он только лишь улыбался в ответ да кивал. Ему в лицо кричали лозунги, на него изливали потоки ярости, а он лишь лыбился да кивал.

У бунтарей сил биться с ним не осталось, А-сы пришлось отпустить. И они наставили дуло революции на Ли Булэна.

В деревне Ли Булэн считался человеком успешным, добившимся больше других, этаким баловнем судьбы, и хотя сам он обычно находился где-то в районе, односельчане частенько присылали ему то дичь с охоты, то сушеную рыбку. Бунтари, не разобравшись, что к чему, решили, что Ли Булэна надо перевоспитать, что стало полной неожиданностью как для самого Ли Булэна, так и для остальных жителей деревни.

В тот вечер цзаофани к школьной спортплощадке протянули электричество, развесили плакаты, горланили в громкоговорители революционные песни — атмосфера была весьма накалена. Собрание с критикой началось, и главный цзаофань громко кричал:

— Приведите сюда под конвоем облеченного властью Ли Булэна, что пошел по капиталистическому пути!

Народ, поозиравшись, увидел, как два бунтаря под руки вывели из учебных помещений на освещенную фонарями площадку Ли Булэна, на голове у него красовалась высокая шляпа, сделанная из клетки для поросят, а на груди висела черная табличка.

Ли Булэн с невозмутимым видом посмотрел на присутствующих. Доброжелательное выражение на лицах односельчан, их теплые и понимающие взгляды придали ему еще больше уверенности в себе, он поднял голову и выпрямил спину, полный сил и терпения в ожидании критических нападок.

Главный бунтарь злобно сказал:

— Ли Булэн, ты чего надулся?! Ну-ка быстро опусти свою собачью башку!

Только он это сказал, Ли Булэн нарочно подал тело вперед, наклонил голову, шляпа из поросячьей клетки тут же съехала ему на лицо и свалилась с его головы. Толпа не выдержала и грохнула громким хохотом.

— Ли Булэн, ты чего творишь?! Если продолжишь так относиться к критике, то революционный народ не будет снисходителен к тебе! Твой единственный путь — честно и как на духу покаяться, — громко и порицающе сказал главный цзаофань.

Стоявший рядом с ним бунтарь поднял с земли упавшую шляпу и водрузил ее обратно на голову подсудимого, однако клетка никак не хотела держаться, и он просто сунул ее Ли Булэну в руки.

— Ли Булэн, революционные массы провели дознание и уличили тебя в следующих преступлениях: во-первых, ты был облечен властью и пошел по капиталистическому пути!..

— Разрешите доложить: я не ходил по капиталистическому пути. Куда шло мое руководство, туда шел и Ли Булэн. На телеге ехал, на лошади скакал, в горы забирался, но не ступал на тот путь, который бы вел меня к капитализму! — начал Ли Булэн речь в свою защиту: — Я в районе отвечал за земледелие, ни печати у меня не было, ни деньгами я не ведал — откуда же у меня власть-то?!

Присутствующие на собрании начали потихоньку между собой шептаться, то тут, то там раздавались смешки.

Ли Булэн, не отпирайся и не выкручивайся, ты обманываешь революционные массы. Я спрашиваю тебя, было такое или нет, проводил ли ты втемную собрания по подрыву технической мощи? — спросил главарь.

Разрешите доложить: собрания я проводил много раз, но не проводил собраний втемную, я помню, что каждый раз это были собрания «всветлую»! — ответил Ли Булэн, и тут же последовал взрыв хохота на площадке.

Видя, как оборачивается ситуация, главный цзаофань рассерженно приказал:

— Ли Булэн, ну-ка, на колени!

И тут же два бунтаря ударили подсудимого сзади по ногам, он грохнулся на колени, и шляпа снова покатилась по земле.

— Будем великодушными к тем, кто осознал свою вину, накажем тех, кто не признается в своих преступлениях! — громко кричали бунтари. Собрание отвечало им безмолвием.

— Ли Булэн, не считай себя тут самым остроумным, ты не сможешь одурачить революционные массы! Предупреждаю: тебе придется склонить голову и признать вину, покаявшись в своих преступлениях, иначе я не буду с тобой церемониться! — Главарь был в ярости.

Ли Булэн сказал:

— Разрешите доложить: я родом из крестьян, что на уме, то и на языке. Прошу руководство умерить жар.

— Что?! Ты просишь меня умерить жар?! — Ярость главного цзаофаня разгорелась еще сильнее. — Ах ты, вусмерть не желающий раскаиваться приспешник капитализма, я тебе спуску не дам!

В деревне Тунгучжай и округе говорили «умерить жар» или «убавить свет», когда имели в виду смерть человека.