Дун Си - Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси [антология]

— Почему не стал? — не удержавшись, спросила она, ткнув пальчиком в кубики на его прессе.

— У меня живот внезапно заболел, — ответил Ван Чэнь. — Настроение пропало.

Девушка глянула на мотню его брюк, повеселела и без обиняков заявила:

— Хорошо, в следующий раз тебе скидку сделаю, полцены.

Ван Чэнь запер дверь, погасил лампы и принялся мастурбировать. В пучинах его памяти мелькнуло лицо Су Цзе, ее белоснежная, чистая спина, покрытая бусинками влаги.

Закончив, он отправился в туалет, набрал горсть воды и плеснул в лицо. Взглянув в зеркало, он обнаружил, что телесное возбуждение волнами захлестнуло лицо и осело на нем прыщами.

Вечером следующего дня та же компания собралась посидеть в баре. Завидев Ван Чэня, все странно захихикали. Затем каждый сказал: «Ой-ой, у меня живот болит». Поначалу Ван Чэнь даже удивился, почему желудочный приступ случился со всеми в один и тот же день. У барной стойки сидела девушка, и народ стал подстрекать Ван Дуна, чтобы тот ее склеил.

— У меня живот болит, — нахмурившись, сказал Ван Дун. — Настроение пропало.

Ван Чэнь внезапно понял. Он пихнул каждого кулаком со словами:

— Друзья мы или нет? Как же можно было мне такую ловушку подстроить?

Все дружно расхохотались.

— Да мы опасались, что ты совсем плох стал со своим воздержанием.

Они никогда не видели, чтоб он появился где-нибудь с девушкой.

Действительно, по приезде в Пекин Ван Чэнь даже женской руки не касался, хотя на дворе стояла эпоха, когда в любом месте в любое время люди занимались сексом, не нуждаясь для того ни в каком основании.

— Да кому с вами тягаться? — сказал Ван Чэнь. — Все тут такие племенные жеребцы. — Помолчав, он полушутя добавил: — Да и вкус у вашей шайки неважный, хоть бы мне за пятьсот юаней нашли, а эту дряннушку за сто сами берите.

В их компании все приехали кто откуда, но выходили в свет и спали обычно только с девушками из Пекина. Если не затевалось ничего серьезного, то все и относились соответственно: перепихнулись и разбежались. А если всерьез, то и подход был иной. Связь с пекинской девушкой имела свой символизм: как будто, поимев ее, они поимели весь Пекин, как будто везде и повсюду в нем справили большую и малую нужду. Даже «цыпочек» они делили на категории: те, что за пятьсот, были «местные цыпочки», а те, что за сто, бегают следом за поездом, — «куры гриль», их пруд пруди.

Все это время Ван Чэнь жил в университетском общежитии для холостых сотрудников. После длинных каникул в честь Праздника весны [56] Праздник весны — китайский Новый год. университет велел всем пришлецам съехать в течение трех дней.

Ван Чэня выгнали. От совершенной безысходности он со всеми вещами подался в публичную баню, где днем предоставляли людям ванну, а ночью — ночлег. На протяжении целого месяца Ван Чэнь с пылающим лицом приходил в офис, оставляя за собой шлейф из осевшего за ночь на теле запаха водяного пара, испарины, немытых ног и мыла. Проходившие мимо коллеги зажимали носы и спрашивали, какой марки у него одеколон.

В конце концов он нашел квартиру. Хозяевами были пожилые супруги, собравшиеся вернуться в родные края. Когда пришел второй срок платить за аренду, хозяин квартиры прислал за деньгами своего родственника.

Открыв дверь, Ван Чэнь был поражен.

— Лу Сяобин, ты откуда здесь?

Та, что стояла за дверью, просияла, обомлела немного и засмеялась:

— Это и в самом деле ты, Ван Чэнь!

Услышав по телефону, как двоюродный брат матери назвал своего квартиранта Ван Чэнем, у Лу Сяобин мелькнула лишь мысль, что его зовут точно так же, как ее бывшего одноклассника. Она совершенно не ожидала, что это и правда окажется один и тот же человек. Тезок и однофамильцев пруд пруди, надо же было случиться именно такому удачному совпадению!

Лу Сяобин на самом деле ужасно не хотела помогать дяде и быть у него на побегушках. Она четыре года отучилась в Академии художеств и по окончании осталась в Пекине, скиталась, бралась за любые заказы и снимала квартиру с несколькими подругами-художницами. Когда дядя собрался возвращаться на родину, она сперва подумала, что свою квартиру он отдаст ей. Конечно, не за просто так, Лу Сяобин понимала, что ей непременно придется платить аренду, однако ожидала, что родственнице он сделает хоть какую-то скидку. Дядя спросил, сколько она сможет платить. Лу Сяобин честно ответила, что пятьсот юаней. Его пожилая жена как раз штопала на кровати носки и в этот момент, возможно, укололась, отчего со свистом втянула воздух, затем подняла на мужа поверх очков свой дальнозоркий взгляд и сообщила:

— А Ваны наверху, кажется, за тысячу сдают.

Лу Сяобин больше не проронила ни слова.

И вот дядя позвонил ей и попросил забрать арендную плату за этот месяц. Лу Сяобин всю дорогу была удручена, размышляя, что это за чертово поручение: сперва возьми деньги, а потом еще иди на почту отправляй им. Она жила в районе Цюсяньцяо, откуда до Циличжуана [57] Район Пекина. нужно было добираться через весь Пекин, с востока на запад. Кто оплатит расходы на дорогу? Лу Сяобин по натуре не была мелочным человеком, она искренне считала, что это дядя мелочится, и только потому не могла смириться. Бабушка, когда была жива, рассказывала, что дядю в раннем детстве отправили в их семью, чтобы он вырос в Пекине. Останься он в деревне, давно бы умер от голода вместе со своими братьями. До Освобождения [58] Освобождение — исторический период до провозглашения КНР в 1949 году. дедушка с бабушкой учились в университете, а в пятидесятых годах, на волне строительства приграничных районов, переехали в Бочэн. Бабушка никогда не забывала, что выросла у стен Императорского города [59] Центральная часть Пекина, окружающая дворцовый комплекс Гугун. , она с самого детства прививала Лу Сяобин мысль, что непременно нужно поступить в университет в Пекине. Лу Сяобин в итоге действительно поехала учиться в Пекин. Когда поезд прибыл на железнодорожный вокзал, она еще чувствовала внутри себя кипучую энергию, словно вернулась, чтобы все сокрушить на своем пути. Но Пекин — все-таки Пекин. Очень быстро он заставил ее почувствовать себя ничтожной. Когда наступал сезон песчаных бурь, в плену вихря, наполненного грубыми, твердыми, шлифующими кожу частичками, Лу Сяобин казалось, что она даже не такая же крупинка, а просто невидимая глазу частица пыли.

Ван Чэнь пригласил ее войти, хотел предложить воды, но в комнате была только его собственная большая заварочная кружка. Ему стало неловко, он тотчас сгреб в мусорный пакет раскиданные по столу упаковку лапши быстрого приготовления, газеты и окурки, после чего выкинул все это за дверь. Только усевшись, он заметил на подушке двое трусов, непонятно, чистых или грязных. Ван Чэнь быстро глянул на Лу Сяобин, приподнялся, с непринужденным видом снял со спинки стула костюм и набросил сверху, чтобы прикрыть их.