Дун Си - Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси [антология]

В то мгновение, когда его нога ступила за железную калитку, Ван Чэнь неожиданно стал сам не свой от волнения. Раньше они с товарищами с шахты приходили посидеть у цоколя возле этого входа, пообсуждать достоинства увозимых женщин, прищелкивая языками, смотрели на мужчин в этих автомобилях, завидуя им и не в силах смириться. Мысль промелькнула, и Ван Чэнь тут же одернул себя, он ведь уже пекинец. Он замедлил шаг, растянув уголки глаз, оглядел двор, внутренне, однако же, волнуясь и желая рассмотреть все как следует. Он вспомнил также, что и любопытство, и мечты об этом месте начались у него в свое время именно с Лу Сяобин. Высокая нравственность, возвышавшая ее над всеми, как журавля над курами, порождала смертельную ревность у одноклассниц.

Но, по сути, мог ли этот двор чем-либо отличаться от других? Наоборот, он был старый и полуразрушенный, с домов во многих местах осыпалась штукатурка, в одноэтажном здании для репетиций прогнила крыша и отсутствовала половина боковых ворот; вокруг стояла тишина, словно это место уже испустило последний вздох. Несколько женщин средних лет, некогда красивых, а ныне раздавшихся в талии, прошли мимо, шлепая полунадетыми матерчатыми туфлями, с картофелем, капустой и свиной кожей в руках. Обшарпанный вид двора, который словно начали разрушать для возведения нового, но новый строить так и не стали, делал его похожим на увядшую обольстительницу. Ван Чэня захлестнула волна грусти, а следом другая волна — удовольствия, словно от вымещенной злобы.

Лу Сяобин открыла дверь своими ключами. Ее мать как раз работала над рукописью и крайне удивилась внезапному появлению дочери, да еще и в компании мужчины. Она совершенно не ожидала ее возвращения. Однако женщина быстро справилась со своим изумлением, выдавив на лицо неестественное радушие. Лу Сяобин также поприветствовала мать с принужденной улыбкой.

Мать Лу Сяобин разговаривала интеллигентно, но словно чувствовала себя неважно, потому как голос был совсем слабым и тихим. Она пригласила Ван Чэня остаться на ужин. Материнские чувства не позволили ей удержаться от расспросов за столом. Лу Сяобин увлеклась едой и, не поднимая головы от тарелки, только слушала беседу Ван Чэня и матери, избегая ее взгляда, лишь иногда парой слов помогая ему ответить, но не обращаясь при этом к самой матери. Если бы за столом перестал звучать голос Ван Чэня, вышла бы настоящая сцена из немого фильма.

Напряженность между матерью и дочерью сохранялась уже давно. Когда они жили вместе, то держались каждая сама по себе, атмосфера в доме царила холодная. С появлением третьего они обе умышленно скрывали это. Скрывали с трудом и не очень успешно, время от времени то тут, то там выглядывали торчащие уши их секрета, вслед за чем они пытались замаскировать тайну получше. От этого мысли становились еще более странными и гротескными, а слова и действия — гротескными и странными вслед за мыслями.

В глазах Ван Чэня, впрочем, это было всего лишь проявлением вежливости друг к другу. Он решил, что отношения в семьях интеллигентов именно такие, что даже когда передаешь за столом приборы, нужно сказать «спасибо». Семья Лу Сяобин подтвердила верность его представлений об интеллигентной семье. Возле стен на полу были сложены книги, не поместившиеся в книжный шкаф, старомодная мебель поблекла и была заново покрыта лаком в облупившихся местах, слои разной глубины выглядели как заплатки; техника была старой, люминесцентная лампа светила тускло-претускло, однако не могла скрыть глянца его кожаной куртки от Мишеля Рене [68] Мишель Рене — гонконгский модный дом. . А в глянце этом, словно в зеркале, отражалась честная бедность и даже нищета этого дома.

В доме Лу Сяобин Ван Чэню было невыносимо тяжко, как если бы его связали по рукам и ногам. После двух визитов он больше не приходил. Жадные взгляды, которые он некогда бросал на Двор культуры, все те невысказанные притязания и стремление к лучшей жизни бесследно исчезли после того, как он там побывал. Прежнее чувство, что он выгадал, заполучив Лу Сяобин, сейчас, напротив, превратилось в ощущение, что это она на нем поживилась.

Лу Сяобин постепенно поняла, в чем проблема между родителями Ван Чэня. Что бы ни говорила мать, отец, была тому причина или нет, говорил противоположное, как будто вся радость его жизни состояла в том, чтобы противостоять матери Ван Чэня, будто он и рот-то завел специально для того, чтобы унижать и саркастически поддевать ее, даже если он в открытую нес чепуху, даже если делал ей назло в ущерб себе. Например, когда температура была минус двадцать и термометр показывал это со всей очевидностью, мать Ван Чэня вздыхала: «Ох и холодно же!», а отец наперекор заявлял: «Ой, да чушь собачья, холодно». И чтобы доказать, насколько собачья эта чушь, нарочно шел выносить мусор без шерстяных подштанников, в результате промерзал так, что кончик носа становился ярко-алым. Тем не менее он прохаживался перед матерью Ван Чэня, твердя, что у нее с головой совсем беда, холод от жары не отличает, и не только с головой беда, но и со всем остальным телом тоже. Отец вел себя так независимо ни от каких обстоятельств. Однажды они всей семьей отправились по магазинам, мать Ван Чэня присмотрела ватник в традиционном стиле, серо-стальной с золотистым круглым узором. Когда она его примерила, все сошлись во мнении, что красиво, и только ее муж, стоявший в сторонке, тяжко-тяжко вздохнул и махнул рукой со словами:

— Это же молодежь носит, а тебе куда, на годы свои не смотришь.

Он вздыхал, качая головой, очевидно вкладывая в свои слова насмешку, однако специально напустил на себя сочувствующий вид, словно всеми силами старался удержать ее от неправильного, неправильней просто некуда, решения, и выглядело действительно так, будто он желает матери Ван Чэня добра. Но сказал он это при продавщице, чтобы специально осрамить мать Ван Чэня перед людьми.

Вернувшись с прогулки, Лу Сяобин вошла в комнату вслед за Ван Чэнем. Закрыв дверь, она начала высказывать свое возмущение.

— Почему твой папа обращается с твоей мамой, как враг? — спросила она.

— Да они всю жизнь так разговаривают, — ответил Ван Чэнь.

Лу Сяобин вообразить не могла, что супруги могут дойти до подобного, и страшно испугалась. Подперев рукой подбородок, она с досадой глядела на лужу, которая собралась на полу в центре комнаты.

— Как же они живут супружеской жизнью? — несколько взволнованно спросила она спустя какое-то время.

Ван Чэнь, привалившись к изголовью кровати, возился с MP3-плеером, а потому не придал вопросу значения и с отсутствующим видом отмахнулся:

— Да живут как жили.

— Не понимаю, — вздохнула Лу Сяобин. — Правда не понимаю.