Дун Си - Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси [антология]

Ван Чэнь рассеянно щелкал кнопками пульта дистанционного управления. Люди мелькали на экране, но ни один кадр не привлек его внимания. Лу Сяобин принимала душ, и журчание воды воспламеняло его чувства.

Он с трудом дождался, пока она выйдет из ванной, благоухая ароматом геля для душа. Лу Сяобин закуталась в белый домашний халат, прикрывая рукой видневшиеся в разрезе ворота прекрасные, даже совершенные ключицы, несколько жемчужных капель воды упали с кончиков волос и звездными брызгами разбежались по задней части шеи. Ван Чэнь не мог больше сдерживаться, привлек ее к себе, обняв за ноги и глубоко погрузив лицо в вырез халата. Нацеловавшись, легко подхватил ее на руки и положил на кровать. Склонился над ней, собираясь развязать пояс халата.

— У меня месячные, — тихо сказала Лу Сяобин.

Этого Ван Чэнь не ожидал.

— Разве ж они не только что кончились? — спросил он, похлопав ее по низу живота.

— Наверное, в последнее время слишком устала, цикл сбился.

Предельно разочарованный, Ван Чэнь скатился в сторону. Желание пришлось обуздывать очень долго.

Следующим вечером он принес несколько газет и уселся за стол расписать руку. Завтра нужно было регистрироваться, и он хотел, чтобы подпись вышла покрасивее. Целыми днями подписывая контракты, он чаще и лучше всего писал собственное имя, а остальное выходило вкривь и вкось, закорючки получались как безногие и безрукие. Ван Чэнь несколько раз полностью написал все, что, возможно, потребуется заполнить в бланке, полностью исписал все газетные поля. Худо-бедно вернув навык, он решил, что сумеет одолеть завтрашний день, потянулся, сгреб исписанные газеты в кучу и понес в кухню выбрасывать. Поленившись зажигать свет, он запнулся и опрокинул мусорное ведро. Ван Чэнь посмеялся над тем, что хотел избежать лишнего труда, но только добавил себе хлопот, зажег свет и взялся за метлу, чтобы все убрать. Подметая, он задел метлой несколько свертков туалетной бумаги, которые развернулись и явили ему использованные гигиенические прокладки Лу Сяобин. Ван Чэнь больше всего боялся увидеть такое и только собрался покричать ей, как одна из прокладок раскрылась. Поверхность ее была белоснежной, без единого пятнышка. Ван Чэнь осоловело уставился на них, поворошил каждую метлой. Глубоко вдохнув, заорал:

— Лу Сяобин!

Он прокричал дважды, прежде чем она появилась. Ван Чэнь метлой подтолкнул прокладки к ней и спросил:

— Ты что затеяла?

Лу Сяобин опустила голову, глянула, да так и встала, не шевелясь.

— Скажи-ка мне, — велел Ван Чэнь, указывая на пол, — что это в конце концов такое!

Лу Сяобин не издала ни звука. У нее действительно не было месячных. Она не хотела заниматься любовью с Ван Чэнем. Совесть говорила ей, что если сказать ему об этом прямо в тот день при тех обстоятельствах, это будет жестоко по отношению к нему. Пришлось выдумать эту ложь.

— Нет у тебя никаких месячных! Зачем понадобилось мне врать?

Ван Чэнь вспомнил, как Лу Сяобин время от времени пробегала перед ним с прокладками в руках и скрывалась в туалете, выходит, все это время она разыгрывала для него комедию. На сердце стало тяжело.

Лу Сяобин все так же не издавала ни звука. Гнев Ван Чэня разгорался, с ревом вздымаясь вверх, словно языки пламени:

— Лу Сяобин, ты меня за голодного нищеброда держишь? Хорошо тебе — подаешь мне это как милостыню, а как плохо, бесишь меня этим?

Он с силой наподдал по прокладкам веником. Они с треском приземлились в углу, словно трупы, ошеломленно раскинувшие руки и ноги.

Взгляд Лу Сяобин проследовал за ними.

— Нет, — сказала она.

Ван Чэнь был зол и вместе с тем удивлен.

— Что ты тут манипулируешь? — по наитию спросил он. — Мы же с тобой вот-вот станем мужем и женой!

— Именно потому, что мы вот-вот поженимся, я и хотела оставить себе последнюю капельку личного пространства.

«Личное пространство»? Ван Чэнь нахмурился, но не мог понять, какое отношение личное пространство имеет к сексу. Он испустил язвительный смешок и предельно саркастично спросил:

— Ты же в постель со мной не в первый раз ложишься, что ты из себя строишь?

От этих слов в груди Лу Сяобин стремительно поднялась волна гнева. Она отбросила закрывавшие глаза волосы, и тем не менее в одно мгновение смогла усмирить в себе гнев. Она сохраняла хладнокровие, хоть и не без усилий, но упорно, и хладнокровие постепенно стало самым настоящим. Искоса глядя на Ван Чэня, она искренне пожалела его, настолько, что сочувствие стало для нее точкой опоры. Прямо как у шахтеров, у которых развивается пневмокониоз [91] Группа заболеваний легких, вызванных длительным вдыханием производственной пыли, относятся к профессиональным болезням. и легкие покрываются такими же черными, как уголь, пятнами, мещанская натура уже въелась в самые его кости.

— Будем считать, что да, строю, но только на один этот вечер.

Склонив голову набок, она стояла там, презрительная, рассматривая Ван Чэня в узкую щелочку между прищуренными веками. Точно так же, как вела себя в школе.

Ван Чэнь больше всего ненавидел, когда она напускала себя этот отвратительно высоконравственный видок.

— Ты себя за Младшую госпожу Дракон [92] Персонаж романа Цзинь Юна «Возвращение героев кондора», холодная высоконравственная красавица, мастер боевых искусств. держишь, да?

Лу Сяобин слабо улыбнулась, словно одобряла, одобряла все, сказанное им, и особенно эту фразу, попавшую в самую точку.

— К сожалению, ты не Ян Го [93] Персонаж того же романа, ученик, а впоследствии возлюбленный Младшей госпожи Дракон. , нет чтобы восхититься, — ответила она с улыбкой. — Улыбка держалась на ее лице все время, пока она говорила еще более непринужденным тоном: — С завтрашнего дня ты сможешь спать со мной каждый день, в любое время, когда захочешь, столько раз, сколько захочешь, мы станем мужем и женой, у тебя будет право, у меня будет долг. Так к чему тебе волноваться об одном вечере?

Произнося это, Лу Сяобин прищурилась и бросила на Ван Чэня многозначительный, но непонятный взгляд. Он был совершенно другим, нежели ее обычный, прямой и чистый, и, появись он при других обстоятельствах, легко ввел бы в заблуждение и повлек за собой шальные мысли.

Взгляд поверг Ван Чэня в замешательство. Перед его внутренним взором мелькали прекрасные актрисы из Двора культуры, такого рода взгляды были именно их искусством, прошедшим тысячекратную ковку и стократную закалку. Искусство, которое в исполнении Лу Сяобин сохранило форму, но изменило содержание. То, что он увидел в ее взгляде, было совершенно не об этом, а то, что он услышал из ее уст, было совершенно непонятно. Ни к одному слову нельзя было придраться, каждое слово имело смысл, каждое слово отвечало его истинным желаниям, которые могла знать разве что аскарида в его животе. Но тогда почему от этих слов было так тошно? Ван Чэнь больше не мог ничего сказать, он почти забыл, с чего началась ссора, более того, ему показалось, что если он продолжит скандалить, это будет грубо и бесцеремонно, а он будет выглядеть хамом и дикарем.