Дарья Бобылёва - Вьюрки [журнальный вариант]

— Понять хотели. Посмотреть.

— Так и смотрели бы тихонечко! А вы? Вы же их убиваете!

— Они сами убивали. Плохие соседи. Убивали. Убивали… — И Полудница перешла вдруг на панический шепот несчастного пугала. — Плохие соседи.

— Да люди просто, обычные люди… Вы же знаете, вы и в Стоянове с людьми жили!

— Эти другие совсем. Тех мы знали. А этих не поймешь. Уж сколько пробовали. Нельзя с ними жить. Уведу я их. С такими не уживешься. Страшные они.

Катя расхохоталась. Вот кто тут, оказывается, страшным был… Но вовремя опомнилась — нельзя Полуднице отдавать последнее слово, надо спрашивать и спрашивать, как она сама любит, а то замолчит, и всё, с концами.

— Куда уведешь?

— А за ворота, за околицу. На што они тут.

Бабушка Серафима так же выговаривала, мягко и певуче.

— Отпустишь?

— Уведу. Нельзя с ними жить. Страшно.

— Но ты же… ты же их исправила. Вон какие тихие, ласковые.

— Не исправила. Спят они. Проснутся — и снова. А спящие они нам на што?

Значит, это не навсегда, могут еще проснуться, обрадовалась Катя. И спросила заискивающе:

— А меня отпустишь?

— Ты дверь наша. Впустила нас. С нами останешься.

— Не хочу.

— Останешься. Тут твое место.

— Врешь, — скрипнула зубами Катя. — Не останусь! Повешусь! В Сушке утоплюсь!

По лицу Натальи пробежала судорога, короткой вспышкой полыхнул под кожей огонь. И Катя на мгновение увидела ее по-настоящему — огромную, белоснежную, раскинувшую объятые гудящим пламенем руки над полем, которое снилось ей в детстве. Жар ударил в лицо, Катя зажмурилась.

— Все одно останешься! — раскаленным колоколом грохнул Полудницын голос.

— А мертвая я тебе на што? — выкрикнула Катя. — Не захлопнется дверка-то?!

И снова стало тихо, зашелестело-заворковало в телефоне:

— Дружочка твоего тебе оставим.

Катя глянула на Полудницу с недоверчивой надеждой. И отвернулась, ведь именно с такого договоры с «соседями» начинались.

— Вместе жить будете. С нами. Дитё от него родишь. Не бросит тебя, как тот.

— Врешь…

А Полудница уже нащупала слабину.

— Слово мое. Ключ да замок. Семьей заживете. Другие на што? Любишь ты их? И они тобой брезгуют. Оставим дружочка, — все тише, все ласковее говорила она.

Катя молчала, только дышала в трубку — часто, неровно.

— Уговор?

— Павлова оставите? — выдавила наконец Катя.

— Вот и хорошо.

— Оставите?..

— Вот и умница. А теперь иди. Не мешай.

И Катя сошла с крыльца. Юки, до последнего верившая, что у Кати есть какой-то план, что она, усыпив бдительность беловолосой ведьмы, одолеет ее, упала на колени, схватилась за острый край кровельного железа:

— Катя, не надо, ну пожалуйста, Катечка…

Катя брела по садовой дорожке к калитке. Даже не обернулась, только еще ниже опустила голову.

Никита проснулся, точнее обрел себя заново, на неразобранной постели. Одетым, с оглушительной головной болью и другой, горячей и ноющей, — где-то в районе предплечья. Шторы были задернуты, но света хватило, чтобы разглядеть ожог странной формы — будто отпечаток ладони. И сразу вспомнилось: ворота, Наталья Аксенова, а после — только легкая пустота и слезливая эйфория.

Никита приподнял голову и увидел, что кто-то лежит на кровати рядом. Тело было горячее и дышало.

— А мы тут останемся, — шепнула Катя и подкатилась к нему, ткнулась в бок. — Павлов, я пришла дружбу портить… Они нас не тронут, они обещали. Если только не врут. Они всегда врут. Бабушка говорила — никогда не знаешь, с какой стороны подкрадутся… Ты только не выходи никуда. Все равно ничего не сделаешь, она их уведет. Уведет, Павлов, как крыс… с дудочкой…

— Кто? Кого уведет?

— А мы останемся. Во Вьюрках. Навсегда. — Катя всхлипнула. — Я ей нужна. Помнишь, Гене эсэмэска пришла? Его звали дверь чинить? Меня. Из-за меня всё…

— Да что ты опять несешь…

— Мы же неудачники, Павлов. Вот и спрячемся наконец ото всех. Ты совсем ничего не понимаешь, да?

— Совсем. Но я, в принципе, привык уже.

— Наталья… Полудница то есть… людей отсюда уведет. Не понравились они ей. А мы останемся. С ними. Уговор такой.

И Никита, гладя Катю по вздрагивающей спине, подумал, что ведь не так это плохо — остаться навсегда в обители вечного лета. С Катей. Если нельзя вытащить ее из клубящегося вокруг иномирья, почему бы самому не прыгнуть туда.

— Уговор так уговор, — кивнул Никита, прижав ее к себе покрепче.

— Они нас не тронут. Ты только не выходи, ладно? Надо пересидеть. А потом… мы пообвыкнемся. Заживем.

Она, кажется, успокаивалась. И Никита продолжил, не то шутя, не то всерьез:

— Хозяйство заведем.

— Кикимору и шуликуна на цепи… И детей. Павлов, давай заведем детей?

— Вот вечно вы, бабы…

— Всего парочку. Или одного. А если не получится, подменыша усыновим, ладно? Или водяного нашего, Ромочку, он хороший…

За окном послышался топот, треск веток, и кто-то взвизгнул:

— Мамочки!..

Катя отвернулась к стене, уткнулась в нее лбом:

— Юльку жалко… Я плохая нечисть, Павлов. Мне всех жалко.

Они помолчали, прислушиваясь к возне снаружи. Еще один вскрик — и гравий заскрипел под дружными шагами. Заблудшую овечку вернули в коллектив.

— Куда она их уведет?

— Есть же какое-то место, куда проклятые попадают, те, вместо кого подменышей присылают…

— А может, в нормальный мир?

— Может, — неуверенно ответила Катя.

— А ты туда хочешь? Только честно?

— Не знаю…

— Я — нет. Совсем не хочу.

Голова у Никиты болеть почти перестала, и стоило прикрыть глаза, как все путалось, перемешивалось, важное затушевывалось, а мелкие мысли вдруг начинали казаться значительными. Сквозь сон Никита пытался представить, какой будет жизнь в опустевших Вьюрках.

— А ведь у нас теперь будет целый поселок.

— Давай жить у председательши? Вон какую дачу отгрохала.

— У Бероевых вообще замок.

— С привидениями, — вздохнула Катя. — Павлов, а если она врет, если это опять загадки ее? Она любит загадывать, вот как бабушке про перст… Они назначенное всегда забирают. Почему она сказала, что не за долгом пришла? Павлов… Где ж это видано, чтоб долг назначили, а потом не брали? Это же не по правилам…

Дачники медленно брели по полю. Покачивалась впереди широкая спина председательши, справа Яков Семенович все одергивал рвущуюся вперед собаку, слева шли под ручку Витек и тетя Женя. И Андрей здесь был, и Зинаида Ивановна, ведьма травяная, и Наргиз с воспитанниками, и Валерыч, и старичок Волопас, и множество других, которых видишь каждое лето, здороваешься, но не помнишь имен. Кое-кого Катя высмотреть так и не смогла. Не было в толпе Тамары Яковлевны, Леши-нельзя, раздолбая Пашки. И Юки тоже не было. Неужто удрала все-таки? — обрадовалась Катя и тут наконец вспомнила, что и ее самой здесь быть не должно. Она же во Вьюрках остается, с Никитой, ведь был уговор…