Пётр Курков - Категория жизни: Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

Троллейбус, еще раз шатнув А. на лысеющую голову, остановился. Некто, распихивая окружающих локтями, чем вынудил голову плотнее прижаться к левой подмышке, кинулся к двери. Постояв, но не открывшись, троллейбус снова поехал. Дама кинула очередной застенчивый взгляд. Две бабушки сказали некоему, что они о нем думают, и завязался вялый диалог о Москве и москвичах.

Между тем двери распахнулись, и под напором молчавшей дотоле и копившейся в узости прохода массы — и некто, и обе старушки, и лысеющая голова вылетели на раскаленный тротуар, под голубое небо и звон проводов, к мерцающему мареву стеклянных дверей и окон большой-пребольшой аптеки.

А. слегка отодвинулся от дамы, дама безразлично отвернула от него свои лицо и бюст, тем обнаружив, что могла это сделать давным-давно. В троллейбус вошли: прохлада, пыль и маленькая старушка с большими сумками, засим двери закрылись, и локоть А. пропутешествовал туда-сюда в пустоте свободного колебания.

Отодвинувшийся А. потерял преимущества отстраненности от кассы, и ему пришлось передать старушкин пятачок. Пятачок был 77-го года, изрядно потертый. «На паперти стояла», — машинально подумал А. и завершил мысль так: «В Можайске».

— Милай, — старушка явно решила, что с передачей пятачка между ними возникли доверительные отношения, — где мне на метро-то сходить?

— «Новослободская», — буркнул А. — Я покажу.

Старушка мелко-мелко закивала.

— Эта я знаю, — сообщила она. — Эта я всегда езжу. Мне теперь новую бы, «Савеловскую». А?

— Бабка, — решительно сказал А. — Нету такой. Есть вокзал. Вам вокзал?

— Не, милай, — обиделась бабка. — Что ж я глупая? Метро. Мужик мой прошлый год ездил, говорил. И на картинке… не знаешь, так и скажи, чего путать-то…

— Бабуся! — Уже раздраженно сказал А. — Напутал твой дед. И сама ты все путаешь, старая уже потому что, сидела бы дома.

— Вот же картинка! — Тоже раздраженная, старушка полезла куда-то в сумку, вытащила неопределенного цвета сумочку, из сумочки штопаный кошелек…

Троллейбус между тем медленно, раскачиваясь морским трамвайчиком, полз по мосту над железнодорожным пейзажем. В раскрытые окна украдкой вползал мазутный дух. Желтые здания, обрамлявшие пейзаж, слабо колыхались, ибо сильно нагретый воздух активно турбулировал.

Бабка наконец достала схему метрополитена, затертую на сгибах и с какими-то телефонами на обороте. А. раздраженно развернул бумажку. Да, на ней имела место излишняя лиловая ветка, извилистый полурадиус, притулившийся между желтым и зеленым щупальцами.

— Видишь же, старая, написано: откроется в 1989 году! — Было снова жарко, так как внутренний воздух троллейбуса не турбулировал, и А. испытывал серьезное раздражение. — Ты что, неграмотная?

Остальные пассажиры в этой половине троллейбуса с интересом прислушивались к беседе. Дама, забыв обиду, косила глазом, чтобы якобы невзначай заглянуть в схему.

— Ну? — не поняла бабка. — Вот уже два года и работает… Э, все вы тут трехнутые… Милай, — она обратилась уже к пожилому, расплывшемуся по сиденью гражданину в защитной рубашке, — ты солидный, вот скажи…

— Не знаю ничего! — немедленно отреагировал гражданин, демонстрируя превосходные рефлексы сорокалетней давности. — Я в Чертанове живу, я здесь случайно.

— Стойте, люди! — А. возмутился, его уже заело. — Какой нынче год?

Дама стыдливо отвернулась. Трое в центре троллейбуса зареготали. Интеллигент без очков и шляпы возмущенно фыркнул, раздались также предположения о состоянии вопрошавшего в смысле нетрезвости, от передней кассы донеслось: «Чего?» А. злобно уткнулся в окно, его трясло от всеобщей тупости.

Внезапно он почувствовал, что его кто-то робко трогает за плечо. …За окном изнывающие от жары людские потоки текли мимо колоннадного здания метростанции, мимо каких-то вечных, но свежевыкрашенных заборов, мимо чахлых сквериков, удобренных окурками, мимо больших парадных портретов.

Трогавший был — интеллигент.

— Простите, — сказал он, смущаясь. — Я вот тут вдруг задумался над вашим вопросом… словом, а какой же сейчас год? Мне дико, но я никак не могу вспомнить…

От него ничем особенным не пахло. «Наркоман, — с ужасом подумал А. — Наширялся». Думать дальше ему помешало внезапное осознание того, что он тоже не помнит. Самое привычное на свете число тихо растаяло в груде исторических дат, цен на водку и физических констант, удалось только вычленить из неразборчивости небытия последнюю цифру, растворяющуюся семерку.

— Седьмой… седьмой, — пробормотал А., мучительно морщась. — Что же делается, а? Бабка, — взмолился он, — какой, ты говорила, год?

— Я-то?.. — задумалась бабка. — Да и не упомню, милок… как-то все живем… вот, — оживилась она, — три года, как внучка замуж вышла.

— Не то, — отмахнулся А. — Седьмой… Может, тридцать седьмой?

— Нет, — вдруг сказал интеллигент. — Только не этот.

— Почему? — удивился А.

— В самом деле, почему? — Над плечом интеллигента возникла малоглазая физиономия защитного гражданина. Казалось, он помолодел. — Что вы имеете против данной конкретной даты?

— Я? Я — ничего, — привычно испугался интеллигент.

Троллейбус трясся мимо двухэтажных домиков, выкрашенных в желтые и бежевые тона. За ржавыми трубами какого-то бездействующего фонтана промелькнул чей-то бронзовый затылок. По тротуару шли три человека, несмотря на жару одетые в длиннополые, блестящие кожаные плащи. Троллейбус остановился напротив них, длиннополые переглянулись. Через улицу от них на транспаранте были изображены солдаты и танки, его пересекала красочная надпись:

НОВАЯ ЭПОПЕЯ

О ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ

— О войне, — ткнул пальцем в окно встрепенувшийся интеллигент. — Война началась в сорок первом!

Троллейбус дернулся и поехал, длиннополые смотрели ему вслед.

— Ты почем знаешь? — подозрительно спросил защитный гражданин, но тут лицо его перекосилось, он прижал громоздкую ладонь к правому боку, пробормотал, ни на кого не глядя: — Осколок… сволочь, — и опустился на свое место. Длиннополые скрылись в туманном мареве.

— Товарищи! — вскричал А. и осекся, заметив, как округлились глаза нескольких пассажиров в передней части троллейбуса. Слева проплывал желтый дом с бородатой статуей в скверике. — Ну, граждане… какой нынче год?!

Все молча обдумывали. Молчание затянулось неимоверно. «Космос, — роились в голове у А. сумбурные мысли. Кто первый? Крякутный… тьфу, черт. Война…» Слова были пустыми скорлупками, они ничего не значили. Война — это когда продолжают политику другими средствами. Ганнибал. Алая и Белая розы. Война цен. Война миров. Наполеон Тарле. Войны за испанское наследство.

— Скажите, — шепотом спросил он у интеллигента, — что это… Великая Отечественная?