Пётр Курков - Категория жизни: Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

В тот день они впервые поцеловались, а через неделю подали заявление в загс. Хрузов не хотел тянуть с рекогносцировкой характера будущей жены, как советовала Екатерина Михайловна. Он не был рисковым человеком, просто его ждала математика, наука точная и строгая. Верная до гроба. Он не желал ее подводить. И он летел к ней с брачного ложа на новых крыльях, еще не зная, что жена ревнует его к ней…

Хрузов размышлял над тем, что сказать. Лена, все такая же обаятельная и в то же время недоступно-отпугивающая, стояла перед ним. Похоже, она вновь оценивала своего первого супруга, точнее, переоценивала, как это делают с неходкими товарами, а может, даже сравнивала со вторым мужем, старшим лейтенантом артиллерии. Судя по всему, это сравнение было не в пользу работника науки.

— Как поживаешь? — спросила она запросто.

— Трудно сказать. Наверное, неплохо, — ответил Хрузов. И подумал: «А живу ли я? Можно ли назвать то, что я делаю, жизнью? Не испаряюсь ли я, как лужа в знойный полдень?»

Он заметил, что она скептически скривила губы.

— Я слышала, у тебя трудности с защитой?

— Да, есть кое-какие трудности… Тебе Ледяшин сказал?

— Ага. Встретила его как-то в театре. Располнел, но все такой же, чупрасый.

Она была филологом, у нее иногда проскальзывали этакие непонятные, далевские слова, которыми она без стеснения щеголяла в разговоре.

— Этот чупрасый тоже приложил лапу к тому, чтобы моя защита сорвалась.

Тут в ее глазах промелькнуло сочувствие.

— Не переживай. Все образуется. Ты же у нас умненький-преумненький. Мне даже стыдно было жить с тобой, до того ты казался мне гениальным…

— Оставь, пожалуйста!

— Вот тебе раз, он не верит! Я не шучу. Все так и было.

Как бы снисходя к его подозрительности, Лена сбросила со своего лица улыбку и округлила глаза. Потом она переложила тяжелую сумку из одной руки в другую. Может быть, Лена предполагала, что он предложит помощь, но он и не подумал этого сделать. Он думал совсем о другом.

— У тебя есть время? — спросила она и, не дожидаясь ответа, предложила: — Пойдем присядем.

Хрузов подчинился. В нем еще не улеглось волнение, вызванное встречей с этой женщиной. Теперь они сидели рядом, но ему казалось, что на непреодолимом расстоянии друг от друга. Федор боялся случайно дотронуться до нее. Он слышал, как на них издалека накатывается невнятный рокот приближающегося поезда. Потом поезд постоял, забрал пассажиров и сгинул во мраке тоннеля. Она сказала:

— Вот мы и встретились. Я так и знала, что мы с тобой встретимся. Случайно или, как ты любишь выражаться, детерминированно, но наши траектории должны были пересечься.

— Ну пересеклись, — сказал Хрузов. — Ну и что?

Лена сидела к нему вполоборота, излишне бестрепетно и спокойно, что было новым для него качеством. Прежде она имела обыкновение заводиться, если Федор возражал ей. Теперь наоборот — раздражался Хрузов, а не она. «Что это я? Зачем? Успокойся, не горячись», — приказывал он самому себе. Внутри его все вибрировало, тряслось частой, едва заметной дрожью, словно он основательно замерз и никак не может согреться. Слова Лены отдавались у него в ушах громким, неостановимым эхом.

— Я мечтала встретиться с тобой потому, что хотела объяснить тебе свой поступок. Ведь ты, наверное, думаешь, что все вышло из-за Вадима… («Кто это — Вадим? — подумал Хрузов. — Ах да, кажется, это тот самый бравый лейтенант».) — Лена медленно покачала головой. — Не только из-за него. А если честно, он тут ни при чем. Знай, что я не могла не уйти от тебя. Рано или поздно это бы случилось.

— Не слишком лестное для меня высказывание, — пробормотал Хрузов.

— Не помню точно, когда это началось, — продолжала Лена, не обращая внимания на его реплику, — но только в один прекрасный момент я поняла, что мне в тягость быть в твоей семье — я имею в виду тебя и Екатерину Михайловну. Ты жил так, будто меня не существовало. Твои глаза видели одни лишь формулы, уши слушали только математические термины, руки не ощущали ничего, кроме авторучки и листа бумаги. Ты блаженно витал в своих научных эмпиреях, предоставив меня своей матери. Боже упаси, если я вторгалась в твое царство непрошено! А прошеной я не была никогда.

Xрузов с сомнением покачал головой. Слишком большая натяжка, подумалось ему, слишком большая.

— Я не могла себе позволить то, что любая другая могла позволить себе по отношению к своему мужу. Например, сесть рядом и положить голову тебе на плечо. Или уговорить тебя сходить к кому-нибудь в гости. «Леночка, ну зачем терять столько драгоценного времени?» — подражая Хрузову, сказала она.

Он промолчал, невозмутимо наблюдая за тем, как в ней начинает брать верх суетное женское начало. Все-таки по манере отстаивания своей правоты она нисколько не изменилась.

— А в последнее время я стала ловить себя на том, что мне даже неприятно с тобой разговаривать. Понимаешь, Федор, разговаривать! Ты слишком быстро принимаешь решения. Тебе все до безумия ясно. («Если бы!» — подумал Хрузов.) Помнишь, я советовалась с тобой относительно покупки сердоликовой вазочки?

— Помню. Я сказал — покупать. Разве я не угадал? Разве это противоречило твоему желанию?

Она сардонически скривила губы. Они были тонкие и надменные. Неужели и прежде они были такими?

— Нет, конечно, не противоречило. Но по твоему восхитительно легкому, мгновенному ответу я так и не поняла, хотелось ли тебе, чтобы у нас была сердоликовая вазочка, или нет. Понимаешь? А ведь меня интересовало именно это…

Он хотел сказать: «Да у меня не было ни желания иметь ее, ни отсутствия этого желания. Как нет у человека, далекого от математики, стремления разобраться в проблемах Гилберта. Что же здесь зазорного?» — но промолчал. Она не глядела на него, скользила рассеянным взглядом по залу, огибая Хрузова всякий раз, когда он попадался на ее пути. Сознанием она блуждала где-то по своей прежней жизни, отыскивая в ней раздражавшие ее мелочи. Они были как шероховатости на дороге, о которые то и дело спотыкаешься, несмотря на то, что они занимают не так уж много места. Но если ходить по такой дороге часто, это может вывести из себя… «Как я мог не видеть этого раньше?» — огорчился Хрузов.

— Пойми, ведь тогда я советовалась с тобой! Для меня была важна не столько сама покупка, сколько обсуждение ее… Твои эмоции по этому банальному поводу. Я ведь баба, в конце-то концов! А ты просто отмахнулся от меня, как от назойливой мухи!

— Я никогда не имел желания лезть в хозяйственные дела, — признался он. — Покупка вазочки — это было не мое дело. Я не люблю, когда кто-нибудь занимается не своим делом.

Лена переводила дух и не слышала его. Она сидела, подавшись вперед, чуть сгорбившись, и Хрузов едва удерживал себя, чтобы не обнять ее, не погладить по жестким волосам, как могло бы быть в прежние времена, год назад, когда между ними не было еще никакого Вадима и они были мужем и женой, почти счастливой парой, если бы не кое-какие заусеницы бытия. Все-таки она не права, он не был черствым человеком, просто он преданно занимался своим делом, весь ушел в него, и его стало не хватать на то, чтобы думать еще и о жене. Именно в этот период он значительно продвинулся вперед в своем поиске, почти завершил его, с удовлетворением подумал Хрузов и закрыл глаза. Он медленно уходил мыслями в свою работу. Он отключался от действительности.