Иржи Швейда - Авария

— За это ты не любил бы ее? — спросила Здена.

— Но Дита и твой ребенок, — возразил Павел.

Разговор становился неожиданно серьезным. Дита была уже одета, но Здена не торопилась. Два коротеньких замечания Павла заставили ее призадуматься. Они могли означать и то, что он любил бы Дитунку, как родного ребенка, равно как и то, что он принял бы ее как неизбежное зло… Конечно, он полюбил бы ее. Он не такой, как Камил.

— Пошли? — спросила она.

— Я отнесу ее вниз.

Дитунка улыбалась на руках у Павла. Если бы это видел Камил, его задело бы больше, чем если бы Павел обнимал меня.

— Сейчас мне так страшно идти домой…

— Мне тоже, — сказал Павел с необычной и исключительной для него серьезностью.

— Ну так до завтра, — улыбнулась Здена.

— До завтра. — Павел кивнул, подождал, пока Здена скроется в Замецком парке, сел в машину и только спустя какое-то время тронулся с места.

Здена брела домой и размышляла о признаниях и намеках, сделанных Павлом, обдумывала возможность совместной жизни с ним и понимала, что начинает любить его так, как некогда Камила. А это значило, что сильнее. Потом ей вспомнился пасхальный понедельник, когда вечером уехал Камил, а Дитунка долго плакала и звала его, она посмотрела на ее детски беззаботное личико и ужаснулась своим мыслям. У ребенка — один отец, и никто не имеет права своевольно заменять его чужим человеком.

В новом торговом центре она купила говядины на первое, фруктовый сок для Диты, апельсины, бананы, потом ботиночки и весенний вязаный комплект, так что от двухсот крон осталась только кое-какая мелочь. Камил намекнул, что теперь нужно будет немного экономить, словно можно экономить больше, чем это делалось до сих пор, ну и пусть экономит сам, решила Здена и записалась на среду к парикмахерше. Погуляла с Дитой по цветущему предмайскому городу, и был уже шестой час, когда Здена проследовала с коляской к дому, мимо стоявшего перед ним синего несчастья.

Дома господствовала именно та атмосфера, какую она и предполагала. Камил, сидевший за письменным столом, даже не ответил на ее приветствие, из репродуктора гремела Симфония судьбы, а это означало, что ему тоже было нелегко. Цоуфалова вообще глядела в сторону, только старый Цоуфал был сердечен, он уже ждал Дитунку с распростертыми объятиями и сам отнес на кухонный стол тяжелую сумку из корзинки, висевшей на коляске.

Здена поставила на плиту варить супчик для Дитунки, тут же на соседнюю конфорку — вторую кастрюльку, потом переоделась и уж не присела до семи часов.

Дита спала. Камил ужинал в комнате, а Здена на кухне. Вечер, когда можно сойти с ума среди разъяренного клана Цоуфаловых. Вымыв посуду, с книгой в руке, она вошла в гостиную, чтобы провести здесь отчаянно пустые часы перед сном.

Камил, который в нетерпении ерзал весь вечер на своем стуле, наконец получил возможность для разговора.

— Нам обязательно нужно поговорить, — заявил он и решительно встал из-за стола. Теперь оставалось вытащить ремень и начать порку.

— О чем ты еще хочешь говорить? Раз ты не стал ждать меня, то я решила, что ты уже все сказал по телефону, — отпарировала она с такой резкостью, что сама испугалась.

— Так что же, по-твоему, я должен был до пяти часов торчать на стоянке?

— Я была там в половине четвертого.

— В половине четвертого. Хм.

С непроницаемым лицом следователя Камил застыл перед сидевшей Зденой. Вдруг он повернулся к книжному шкафу, где стояли Ремарк и Тюрк и множество словарей на пяти языках, которыми он владел, и на десятке других языков, о которых говорил, что одолеет их к своему тридцатилетию, и задумчиво покачал головой.

— Сегодня ты позволила себе немного больше, чем следует, — отчетливо выговорил он, обращаясь скорее к книгам, потом повернулся и бросил Здене в лицо: — Надеюсь, ты понимаешь это…

Вот он стоит, покачиваясь, перед целой стеной книг, сам великий инженер Камил Цоуфал, высокомерный деспот, мой муж, и хочет, чтобы его считали удельным князем, титан, которому дозволено все, что осенит его светлую голову, не слишком мучится угрызениями совести и читает мне мораль.

— Ты смешон, — сказала Здена и, не обращая внимания на его злость и изумление, спокойно взяла с полки своего «Мужчину с сердцем ковбоя», нашла страницу, на которой остановилась, и углубилась в чтение.

— Будь так любезна, удели немного внимания и мне!

Она слышала его предостерегающее шипение, но ей было смешно, поэтому она не испугалась.

— Я не уверена, что это так необходимо, — возразила она, даже не взглянув на него.

Одним прыжком Камил подскочил к ней, вырвал из рук книгу и бросил на тахту.

— Я не буду разыгрывать дурачка. Ни перед тобой, ни перед тем докторишкой. Подумай хорошенько. Если тебе опротивело жить со мной, мы можем обо всем договориться, но, пока мы вместе, подобной экстравагантности я не потерплю!

Здена рассмеялась. Трагикомизм положения поверг ее в отчаяние. Что с нами делается! Как в плохом кино.

— Прекрати! — закричал Камил. — Ведешь себя, как истеричка.

Здена перестала смеяться и отчужденно взглянула на него.

— Это спорный вопрос, кто из нас двоих страдает истерией, кто по-дурацки, эгоистично старается разрешить конфликтную ситуацию, которую сам же создал. Впрочем, у меня нет желания тратить время на болтовню.

Минута тишины. Взволнованной напряженной тишины. Сейчас он меня ударит.

— Итак, ты лишь обрадуешься, если меня неделю не будет дома, — вдруг неожиданно спокойно сказал Камил. — Я беру учебный отпуск, тебе не придется готовить. Отдохнешь без меня, — изливал он свою желчь. Разъяренный тем, что Здена никак не реагирует на его слова, выбежал из комнаты, и через минуту его уход подтвердила хлопнувшая дверь.

Здена встала с кресла и закурила. Она ждала, когда наступит кризис. И понимала, что эта сцена означает конец их совместной жизни. Ей было ясно: оставаться с Камилом она больше не может. Безнадежный слабак, эгоист и трус. Но странное дело — кризис не наступал. Здена злилась, как точно выбрал Камил самое тяжкое, хотя и примитивное наказание. Ничего хуже придумать он не мог. Уедет на неделю, а меня оставит одну в квартире, где я каждый день буду встречаться с его родителями. С отцом, вечно погруженным в заботы о производстве. И с матерью. Вездесущей и враждебной. Он хорошо все рассчитал, да только просчитался. Я ведь не инвентарь в его жилище. Как удивится он, когда через неделю не найдет меня здесь!

Здена готовила кофе, а Камил, сидя тут же, в кухне дома Разловых, мрачно наблюдал за этой чужой, враждебной и непонятной ему женщиной. Сегодня здесь все как-то шиворот-навыворот, с досадой подумал он. Предложить гостю чашку кофе — значит намекнуть ему, что пора бы и честь знать. Первой реакцией на машину вроде бы должна быть радость, но если это радость — то что же тогда горе?