Иржи Швейда - Авария

Кроме тех, что принесли мне ребята в Ходове, в последний раз я получила цветы опять-таки от тебя… Эта минута, Павел, тяжкое испытание. Минута, которая может все страшно изменить, потому что бесконечно волнует. Если бы теперь я подошла и тебя поцеловала, тебе это не показалось бы странным, и именно потому мне жутко. Как было бы прекрасно — влюбиться, влюбиться окончательно, потерять голову, хотя я уже наполовину влюблена, но этого нельзя, ты понимаешь меня. И вот хотя бы на сегодня я должна предотвратить этот порыв, предотвратить во имя чего-то, что уж совсем непрочно… Итак, во имя чего? Скорее во имя старых традиций. Я не одна, Павел.

— Так что вас беспокоит? — решилась она на избитую, банальную игру и с улыбкой пошла ему навстречу.

— Дыхание и пульс с перебоями. Поэт сказал бы, что сердце пронзила стрела амура, но я думаю, это паралич сердца. Коллапс неизбежен.

— Врачи не любят, когда больные сами ставят себе диагноз. Вам не нужно даже ходить на обследование, ведь вы и так все хорошо знаете.

— Я врач. Никуда не годный лекарь. Измерьте мне, пожалуйста, хотя бы давление…

Засучить рукав, расстегнуть рубашку, обнажить предплечье и волосатую руку. Какая горячая. Задушить ее манжеткой тонометра, такого надежного инструмента, проникающего в глубь человеческого нутра, как фонендоскоп или термометр, и чувствовать этот жар на ладони. Так тебе тоже было тоскливо…

— Здена, — начал Павел решительно, сжав ее руку, на мгновение заколебался, потом с отчаянным видом тряхнул головой. — Нужно ли произносить эти несколько слов…

— Павел, — взмолилась она и высвободила свою руку.

Это было нерешительное сопротивление, но Павел понимал.

Я тебе очень благодарна, что ты не настаиваешь. Было бы заманчиво, нет, это, безусловно, заманчиво, но я не та эмансипированная женщина, как обо мне все твердят. Возможно, я гусыня, но я не могу отнять у Камила последний шанс, открыто не объявив ему войну. Мы ведь еще должны получить квартиру.

Надувная манжетка упала с руки Павла, из кружки валил густой пар. Мельком взглянув на часы, Здена встала.

— Выпьешь кофе?

Павел согласно кивнул, внимательным и мечтательным взглядом он следил, как Здена моет и вытирает чашки, достал сигарету и виновато развел руками.

— Зденка, прости меня, если я, возможно…

— Павел. — Она улыбнулась. Сейчас необходимо любой ценой сдвинуть происходящее с той серьезной плоскости, где так непредвиденно они сегодня оказались, и обратить все хотя бы в грубость. Здена шутливо и кокетливо подняла брови. — Если бы ты меня еще минутку уговаривал…

— Не хотелось бы мне видеть своей кардиограммы. — Павел изобразил ироническую улыбку и быстро встал. — Кажется, к тебе уже пришли пациенты, — кивнул он в сторону приемной. — Если будет что-нибудь нужно или возникнут затруднения, зайди ко мне. Сегодня часик охотно поработаю. — Он засмеялся, совсем как мальчишка, и скрылся в своем кабинете.

Оставалось еще две минуты. Здена заварила кофе в двух чашках, свою накрыла блюдечком и спрятала в незастекленном шкафчике в задней комнатке, служившей раздевалкой, кофе для Павла отнесла ему в кабинет.

Павел сидел за письменным столом и, мрачный, курил. Он выжидательно посмотрел на Здену, казалось, он хочет что-то сказать, но потом безнадежно махнул рукой.

— Спасибо, — буркнул ей и стал быстро размешивать кофе.

Павел, ведь ты влюбился, с удивлением отметила Здена, вернулась к себе, еще раз взглянув в зеркало, убедилась, что готова открыть прием, и распахнула дверь перед первым пациентом…

— Вольрабова идет в столовую за абонементом. — Перед обедом Павел выглянул из кабинета. — Ты как всегда? — просил он.

Она уже хотела согласиться: пять раз комплексные в маленькой столовой в центре соседнего цеха, где на обед часто бывали вкусные блинчики со сметаной и домашние пирожки с творогом, но вдруг, то ли из чувства противоречия, то ли интуитивно, она предпочла другую возможность.

— На эту неделю я возьму питательную диету, — заявила она решительно и подала ему пятьдесят крон.

Павел удивленно заморгал глазами, медленно и задумчиво сложил кредитку в прямоугольник, кивнул, как будто давал на это согласие, и теперь уже без тени смущения сверлил Здену глазами — от белых служебных тапочек до полотняной шапочки.

— Ну, я думаю, эту питательную ты выдержишь, — согласился он и ушел в кабинет.

И в этом одобрении было много больше, чем просто забота о Здениной талии, потому что в столовой Павел регулярно встречался с Камилом.

И сегодня мы придем туда вместе. Это вызовет много кривотолков. Инициатива будет принадлежать пани Вольрабовой, этой заботливой опекунше доктора Крауса, которая теперь с собачьей преданностью ждет под окном его приказаний. Через официанток в столовой известие перекинется в буфет заводоуправления, откуда мановением руки кто-нибудь направит эту новость в канцелярию, где правит достойная и всеми уважаемая пани Цоуфалова. Очнувшись от обморока, та, естественно, накрутит телефон, соединится с заместителем Цоуфалом и с раздирающим сердце плачем пожалуется на меня. Хотя эти новости разобьются в прах о цоуфаловский стоицизм, который уже вошел в пословицу, тем не менее будут приняты надлежащие меры. Начнется ад, ну и пусть. Здена тряхнула головой, так что прядь ее густых темных волос вырвалась из своего заключения под белоснежной шапочкой. Перед зеркалом Здена вернула ее на место, заперла окна и пригласила в приемную следующего.

Утренний напор был побежден. Сегодня воистину рекордный. Не менее пятидесяти улыбок. Гриппы, ангины, насморки и несколько напрасных тревог по поводу жидкого стула и невыносимых головных болей. Приемная наконец опустела. Здена открыла окно и высунулась наружу. Необычно чистый воздух. Острые контуры гор, словно из каленого железа, врезались в ярко-синий горизонт. И здесь могло быть красиво…

Прикосновение руки Павла едва не испугало ее. Она не слышала, как он вошел…

— Пойдем обедать, или ты раздумала? — поинтересовался он.

— Пойдем. Почему бы нет? Впрочем, я веду себя как отважная школьница.

Чувствуя на себе упорный взгляд Павла, Здена расчесала перед зеркалом распущенные волосы, обвела помадой линию губ и с неприятным чувством какого-то стеснения вышла следом за ним; и они направились в столовую, где был чистый пол, белоснежные скатерти на столах и официанты.

Камилов «форд» стоял прямо на белом, проведенном известью кресте, означавшем конец стоянки. Могучим корпусом он загораживал тротуар перед входом в заводоуправление и ослеплял прохожих блестящим хромом.

Павел уперся руками о передок машины и резкие толчком раскачал его.

— Да, рессоры у него хорошие, — отметил он равнодушно и как бы между прочим спросил: — Сколько вы дали за эту машину? Конечно, если не секрет…