Иржи Швейда - Авария

Здена укладывала в чемоданы вещи, которые здесь уже не понадобятся. Пожалуй, это было преждевременно, зато приближало ее к свиданию с Камилом. Потом она услышала голоса отца и Камила, должно быть, приехал поездом, предположила она, потому что не слышала гула мотора, в тот момент она не подумала о неудобствах возвращения поездом или автобусом. Просто закрыла чемодан и вышла.

В переулке перед их домом стоял синий «форд» Петра, но Петра не было видно, это ее озадачило — как, однако, далеко зашла их странная дружба, если Петр мог одолжить Камилу свою машину, — но потом она обратила внимание на белый верх автомобиля, и прежде, чем отец успел что-нибудь сказать, она уже знала, что Камил убил все, о чем она мечтала, потратил деньги, отложенные на мебель, залез в долги, чтобы купить этот автомобиль.

А папа радовался и смеялся. Он смеялся, а мне хотелось плакать, кричать, реветь… Вот когда ты открылся, Камил Цоуфал, сегодня ты показал, как ты нас ценишь, и меня, и Дитунку. Перечеркнул все, что я намалевала здесь голубыми красками, похоронил все мои надежды о том, что мы сумеем быть счастливы, как девяносто процентов других семей. Я хочу тебе сказать, чтобы ты уехал, провалился вместе со своей колымагой. Иди покажись перед всем Литвиновом, пусть знают все, что ты рвешься наверх с помощью подержанного автомобиля. А вот и мама, тоже изумленная и счастливая, и я просто не имею права лишать их радости… Папа, ты никогда не поймешь, что сегодня я потерпела полное поражение.

Только потом, когда Камил втолкнул ее в дом, горько и бессильно ненавидя его за все, Здена дала волю слезам.

Камил пытался что-то объяснить, доказывал, что в Обрницах им не обойтись без машины, спорил или только хотел спорить, но Здена оставалась глуха к этому каскаду просьб, призывов и обещаний.

Как ты не понимаешь, Камил, ведь это конец, конец, и уготовил его ты сам. Хочешь иметь свою особую жизнь, мы же тебе только мешаем. Ты лжешь самому себе, что любишь нас, что мы тебе нужны, лжешь, потому что ты слабак и боишься остаться один, но придет время, я скажу тебе это вслух, и ждать тебе недолго, потому что ты сам хлопочешь о том, чтобы это произошло скорее…

В понедельник утром Здена проснулась, когда не было еще пяти. Камил крепко спал. Еще вчера хвастливо уверял, что будет нас каждое утро отвозить в ясли.

— Ведь это наша машина, я купил ее не для себя одного, — патетически бил он себя в грудь.

А самоотверженность свою явно проспал.

Было непривычно светло. Дни становились длиннее. Вершины Крушных гор тонули в золотистой дымке. В горах уже взошло солнце. Там день начинается раньше, подумала Здена, сворачивая около аптеки в Замецкий парк.

В яслях еще никого не было. По лестнице моталась уборщица. У нее были красные заспанные глаза.

Здена потихоньку раздела Дитунку, сложила ее вещи в шкафчик с желтым цыпленком на дверце и, затаив испуг, позвонила. А вдруг она начнет плакать? Ведь не была здесь больше месяца.

— А, боже мой, Дитунка, какая ты стала большая! И как загорела! — заулыбалась молоденькая сестричка, и Дита сама протянула к ней ручки. — Деточка ты моя, мы тут без тебя соскучились, — продолжала сестра с необычной участливостью. — Похоже, деревня пошла ей на пользу. Наверно, там было много солнца?

— Там было очень хорошо. Целый месяц, — подтвердила Здена, попрощалась и вышла. Почему я чувствую себя виноватой?

Трамвай был наполовину пуст. Без пятнадцати шесть начинался отлив. Утренняя смена уже была на работе, а дневная только вставала. Обычной спешки не было и следа. Как будто закончились каникулы и сегодня начинался новый учебный год.

За воскресенье едкие больничные запахи проникли во все помещения. Здена раскрыла окна настежь, стерла пыль со столов и шкафов, включила стерилизатор и села на кушетку. Впервые за три дня она почувствовала себя легко и спокойно.

Вот здесь мне хорошо, очень хорошо, потому что квартира на двенадцатом этаже «башни» хуже тюрьмы. Крепость с двумя неприятелями и одним нейтралом, который буквально запродал семью предприятию и теперь только беспомощно констатирует, куда завела его бесхарактерность. Кто или что могло бы установить перемирие? Камил — едва ли. Мать — разумеется, нет. Может быть, сам великий заместитель Цоуфал своим отцовским влиянием… Но он очень мало знает Камила. Слишком мало. Заметил его десятилетнее отсутствие дома, только когда Камил вернулся со мной. Остаемся мы, Дитунка и я. Но у меня нет желания смириться. Так, может, работа, нормальные люди вокруг помогут преодолеть все накопившиеся огорчения?

Итак, месяц прошел, и я опять на своей работе. Павел явится к восьми часам. В семь нагрянут пациенты на уколы, на перевязки, седиментацию. Сколько ослепительных улыбок нужно будет сегодня выдать? Много. Понедельник — самый трудный приемный день. Все хвори, накопленные за три свободных дня, и все недомогания, о которых вспомнили, сидя в воскресный день у телевизора, плюс болезни, намеренно подавляемые до понедельника, ибо кому охота брать больничный на выходные… Вот, что ждет меня сегодня.

До семи оставалось двадцать минут, комната ожидания была пуста. Здена поставила на плитку воду для утреннего кофе и с расческой в руках подошла к зеркалу.

В приемной кто-то отворил дверь. И, как видно, не пациент, так открывает дверь к врачу только тот, кто приходит, не думая о болезнях. Здена отступила в сторону, чтобы видеть в зеркале хотя бы часть двери, и подняла руки. Выше, чем было нужно, чтобы поправить прическу, но все же не настолько высоко, чтобы белый халат открывал сзади больше, чем она хотела. Дверная ручка повернулась, и в прямоугольнике двери показался Павел.

— Привет, Зденка. — Он улыбнулся, медленно закрыл за собой дверь и, смущенный, остался стоять в дверях, как робкий пациент.

— Доброе утро, Гален. — Здена чуть опустила руки, вынула изо рта заколку и воткнула ее в волосы.

Если бы мне все не казалось глупым, я бы повздыхала, мол, почему я не встретила тебя раньше, Павел, однако и в самом деле вздохнула, да еще и комок в горле проглотила от какой-то тоски.

Стоять, повернувшись спиной к тебе, смотреть в твои глаза через серебристое, немножко кривое больничное зеркало. В глаза, которые ни на одно мгновение не отрывались от моего взгляда… Я хотела бы сказать, как ждала этой встречи, как хотела снова увидеть тебя, как надеялась на тебя… Но этого я не должна говорить тебе, не должна даже обнаруживать свою радость, потому что я замужняя женщина.

— Павел! Не может быть! — она повернулась к нему и посмотрела на циферблат электрических часов. — На целый час раньше. Что это с тобой случилось?

— Я хотел видеть тебя.

Павел оторвался от двери, открыл портфель и, как влюбленный студент, положил на письменный стол букетик фиалок.