Иржи Швейда - Авария

— Ну и что? Да хоть целый полк таких-то Камилов. Сиди себе спокойно, а я отворю.

— Нет, не надо, — возразила Здена, но Марцела уже исчезла в коридоре.

— Слушай, не пора ли тебе и домой заглянуть? Гуляш этот подгорает, сопляки вопят с голодухи, а может, еще отчего… Чистая психушка, — услышала она смущенный мужской голос.

— Убавь газ, в мясо подлей воды. А детям сунь соску, я сейчас, — отослала мужа Марцела, захлопнула дверь и вернулась обратно. — Нечего с ними цацкаться! Стоит только поддаться — и конец! — Она победоносно рассмеялась, допила кофе и со вздохом поднялась.

— Ну ладно, пойду, а то кухарь из Ярды никудышный.

Уже успокоившись, Здена следом за Марцелой вошла к ним в квартиру. Дита с маленьким Яроушком играли в гостиной, большой Ярда топтался на кухне, побледневшее его лицо выражало немой укор, он с любопытством оглядел Здену и, игриво улыбаясь, пригласил их с Камилом на партию кинга.

Пробило пять часов. Накормив проголодавшуюся Диту, Здена вместе с ней устроилась в кресле гостиной. Разговор с Петром вдруг представился ей чем-то далеким и нереальным. Собственно, что же он означал? Он касался мучительного прошлого, которому, надо думать, положен конец в субботу вечером, в день переезда… К чему же бередить старые раны? Не лучше ли забыть об этой неприятной встрече, раз и навсегда вычеркнув ее из памяти, а Камилу объявить, что они получили от родителей двадцать пять тысяч на обстановку для новой квартиры, из которых десять она заплатила Петру, то есть последний взнос за машину. Наверное, в этом решении есть доля некоторого слабодушия, но как-нибудь потом мы с ним поговорим обо всем.

В коридоре хлопнула входная дверь, и в гостиную заглянул угрюмый и подавленный Камил.

— Привет, — устало выдохнул он, потянул носом воздух и подозрительно взглянул на Здену.

— Привет, Камил, — отозвалась она смущенно и выразительно покосилась на часы, — ты задержался…

Камил молча кивнул, поставил дипломатку к стенке и устремился в кухню.

— Страшно есть хочется. А ты ничего не приготовила? — спросил он с досадой и как-то разочарованно.

Ну, это уж дудки, нахмурилась Здена. После того, что я сегодня услыхала, тебе не худо бы отнестись ко мне повнимательнее.

— Некогда было.

Камил поджал губы, недовольно присвистнул, открыл холодильник, обследовал кладовку, разочарованно покачал головой и вдруг заглянул в раковину.

— У тебя были гости? — подозрительно спросил он, кивнув на кофейные чашечки.

— Были, вот только что… — Она вдруг рассвирепела. В памяти всплыл сегодняшний разговор с Петром, все, что пришлось ей выслушать о Камиле с Региной, и она возмутилась. После всего этого я еще должна каяться и объяснять, кто у меня был в гостях? — Да, были, — с вызовом бросила она.

— И кто же тут был? — добивался Камил и, не дожидаясь ответа, съязвил: — Уж не приходил ли тебя проведать этот твой докторишка?

— А хотя бы и он.

— Так он или не он?

— По-моему, я выражаюсь достаточно ясно.

— И вы тут были одни? — Камил возмущенно взмахнул рукой.

— А как же иначе? — удивилась Здена и сразу пожалела, что поддалась раздражению. Но что поделаешь, если желание хотя бы отчасти выместить на Камиле пережитый утром позор тек неодолимо! Кроме того, тут было и упрямство. И она молчала. После того, что ты натворил, мне же еще и выволочка?

— И ты так вот запросто заявляешь об этом? В мое отсутствие приглашаешь домой чужого мужика, а потом спокойно докладываешь об этом? Нет уж, так не пойдет.

Перед нею стоял прежний Камил. Камил-властелин, судья, деспот. И Здена собралась с духом. Это последнее испытание я должна вынести. А если все рухнет, пропади все пропадом. Житейские испытания бывают и сокрушительнее.

Она принесла из гостиной сумочку, открыла ее, выложила на стол пачку банкнот и поглядела Камилу прямо в лицо.

— И у тебя хватает наглости меня упрекать?

Камил коснулся банкнот и, ничего не понимая, нахмурился.

— Утром я виделась с Петром Шепкой…

Пронзительные, чудовищно громкие звуки ударили по барабанным перепонкам, причинив мучительную боль. Боль и холод — два неприятных ощущения заставили его открыть глаза. Ощущения эти усиливались, становясь невыносимыми, но он, все еще ничего не предпринимая, терпел, пока Пепа, похожий на призрак, не поднялся с диванной подушки и, бестолково нажимая все клавиши подряд, не нащупал наконец нужную.

— От этого и спятить недолго, — прокомментировал он свою инициативу, содрогнулся от отвращения, кротко взглянул на Камила и жалостливо ухмыльнулся. — Ну и образина…

— Холодно, как в морге. — Лязгая зубами от озноба, Камил с трудом поднялся, словно в столбняке, доплелся до столика и опустил голову на ладони.

Ух, какое неприятное утро, подумал он. Чем так просыпаться, лучше заживо себя похоронить. Пересохшее, обожженное горло, желудок выворачивает; червь сомнений, укоров совести гложет неотступно. Наверное, вчера я нес несусветную околесицу…

В комнату вошла Здена.

Она весело улыбалась, вся — воплощенное злорадство, но Камилу было абсолютно безразлично. Наоборот, он почувствовал заметное облегчение. Слава богу, хоть между нами ничего дурного не приключилось.

Под ледяным душем завеса тупой вялости понемногу развеялась, осталось лишь тягостное ощущение дурноты в желудке; простившись со Зденой, он вместе с Пепой шагнул в туманное утро.

В воздухе тянуло дымом из соседних открытых карьеров. Лужи перед домом за ночь разлились на огромные пространства, их соединили вмятины, оставленные колесами грузовиков. Через одну лужу Камилу удалось перескочить, а во второй он на секунду увяз и почувствовал, как грязная вода заливает ботинок. Мерзость, подумалось ему. Первое обрницкое утро — и такое неприятное. И такое ответственное утро. Как первый гол в тяжелом матче.

— Горячий будет денек, — озабоченно заметил он, завел машину, включил скорость, сосредоточенно глядя на покрытую грязью дорогу. — И как я не догадался взять отгул!

— И не говори, — процедил Пепа сквозь судорожно сжатые зубы; зябко кутаясь в пальто, которое Здена навязала ему, он тут же закрыл глаза.

Камил опустил педаль сцепления, осторожно выбрался из предательской грязи, осмотрительно выехал на широкое шоссе и прибавил газ. Машина рванула вперед; мощная и не знающая удержу, она легко одолела подъем перед пражским шоссе и сразу же, едва спустившись с холма, погрузилась в пелену густого мостецкого тумана. Камил чертыхнулся, нажал на тормоз; совершенно потеряв ориентировку, крутил руль, каждую минуту опасаясь столкновения, и в конце концов, разглядев тусклую белую центральную полосу, высунул голову из окошка и очень медленно, на первой скорости, как говорят — шагом, сквозь густой, непроглядный туман пробился к химзаводу. Мерзость в квадрате, а не утро, злобно прошипел он, ощущая, как мелкие капли измороси стекают по шее за воротник рубашки, а когда встречный автобус чуть было не снес ему башку, он изрыгнул на весь Мостецкий край целый поток страшной брани и проклятий, после чего хоть и охрип, зато почувствовал облегчение.