Андрей Бинев - Тихий солдат

Спустя уже много лет, Павел будет продолжать размышлять об этом, потому что оно не прекратит терзать его всю оставшуюся жизнь. Но его мысли, его убеждения, казалось бы, должны с годами стать более зрелыми, более спокойными. Однако рассказывая незадолго до своей смерти эту странную историю сыну, он будет продолжать себя спрашивать – стоили ли все те жертвы того, что в самом конце жизненного пути досталось ему и всему его поколению? А ведь то, что случилось с ним на мельнице, оказалось самым главным в его жизни, наряду с рождением и смертью. С этим он уже сверял и все остальное: и прожитое и то, что предстояло прожить.

Цель и средства – что дороже, что важнее? На этот вопрос действительно можно ответить только в конце собственной жизни, зная те средства, которые привели или, напротив, увели от цели.

Через много лет он будет помнить и того, из-за которого одна часть его жизни так трагически закончилась и началась другая. Этот человек стоял на границе между прошлым и будущим, и пока он жив, Павлу самому не перейти той страшной границы. Всё для него становиться второстепенным, все плывет, как в тумане.

Но он знал, что все равно встретит ту сволочь! Встретит и исполнит приказ младшего лейтенанта Куприянова. Павел и это часто видел в своих снах.

…Таких рейдов в немецкие тылы, как рейд с группой «Рыжий», было еще три или четыре с другими группами, но они не запомнились Павлу с подробностями, потому что проходили рутинно и быстро. Однако он везде настаивал сначала на предварительной короткой разведке и только потом соглашался на прямой контакт тех, кого вел, с их агентурой. Тут он был неумолим и даже резок, когда ему возражали.

22 июня 44-го года операция «Багратион» началась с большой разведки боем сразу на четырех фронтах. Обескураженные неожиданными вылазками русских моторизованных подразделений на всем протяжении фронта и испуганные тем, что отправили свои основные силы на юг, немцы в панике ответили из всех орудий и огневых точек. Этого было достаточно Баграмяну, Черняховскому, Захарову и Рокоссовскому, чтобы нанести на оперативные карты еще неизвестные им артиллерийские и огневые точки.

И тут же началось большое наступление. Артиллеристы и танковые корпуса были брошены в прорыв. Пехота упрямо шла за ними, стараясь вклиниться и закрепиться как можно глубже в немецкой обороне.

В один из последних день июня Вербицкий вызвал к себе Солопова и Тарасова в землянку на окраине Палиев. Разведчики все еще стояли здесь, будто забытые командованием. Впрочем, все понимали, что разведка может работать только в тишине, а во время большого боя ей полагается отдыхать и беречь силы. Чаще всего именно так и происходило.

– Я тут узнал, почему село назвали Палиями, – ни с того ни с сего сказал Вербицкий и лихо, точно до капли, разлил по алюминиевым кружкам чистейший медицинский спирт, который он брал в санитарной части у хорошенькой военной докторши, – Пейте, скажу.

Солопов и Павел молча взяли кружки, одновременно и очень одинакого поморщились, чем вызвали веселую усмешку у капитана, и одинаковым же рывком выпили содержимое. Вербицкий ловко кинул обоим ранние сморщенные яблочки, зеленые и кислые.

– А назвали Палиями, потому что это означает по-русски «Поджигатели». Слово это не белорусское, а украинское. Здесь украинцы жили в основном, в селе в этом. Жгли их всю дорогу! Поляки, литовцы, русские, теперь вот немцы… А говорили, что они и сами себя поджигали, когда не могли отстоять село, – глубокомысленно изрек капитан и тоже одним глотком осушил свою кружку, передернул плечами и скорчил такую же гримасу.

– И что? – пожал плечами Солопов.

– А то! Как корабль назовут, так он и поплывет. Глядите, чего от этого села осталось – одни головешки! Приличному одесситу переночевать негде. Жрем спиртягу в землянках аки звери!

– Зато спирт у тебя, Лёня, справный, – покачал головой Николай Солопов, – Не то, что у других… Вон артиллеристы, в Поповке стоят…, такую, понимаешь, муть хлещут, что я с них удивляюсь. Солидные, вроде, мужчины… А спиртяга у них, что конская моча после того, как Гриша Порубный с Молдаванки обронил спьяну ведро с самогоном в лошадиную поилку.

– Это верно, Коля…, – капитан кивнул и опять разлил по кружкам спирт, но вдруг отдернул руку и с серьезным, нешуточным интересом заглянул Солопову в глаза, – А ты шо, Коля, у того Гришы, …то есть я имею в виду, извини, браток, …у его коней, мочу лично пробовал?

– Боже упаси, Леня! – Николай с серьезной миной перекрестился и зачем-то плюнул себе на щепоть, – Я ж, можно сказать, косвенно у самого Порубного только ради уважения интересовался. Слова спрашивал, в том смысле… Но это ж такой жмот! Он шоб не пропало самолично с тем ведром у своего коняги под пузом полных два часа сидел, яйцы ему чесал.

– И шо? Пробовал?

– Спрашиваешь! Говорит дюже сеном разит. Хотя божился, пить можно!

– Можно? Скажи пожалуйста! – капитан восхищенно причмокнул губами.

– Может и у артиллеристов так? У них же тоже легкие орудия на конной тяге. А твой спирт чистый, как слеза! От него не конягой, а справной бабой садит. Амбре, что надо! Желаешь я сей же час сызнова попробую на вкус и даже имя ее угадаю?

– Я те угадаю!

– Ша, Леня! Уже не могу.

Павел еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. Более всего его забавляли серьезные выражения лиц одесситов, когда они несли заведомую чушь. Он тут же вспомнил забавный фантастический рассказ «Цыгана» в последнюю его ночь о том, как любвеобильному одесситу в Москве пришили отсеченный половой орган и тот его показывал за деньги. Тогда всё тоже выглядело очень серьезно и важно. Потом все стало еще серьезнее и «Цыгана» не стало, как и всех, кто весело слушал его фантазии. Остался только Павел…

– Ты мне, Коля, как раз напомнил одно важное дело, когда про конягу того Гриши Порубного брехал. Очень уж ты со знанием дела! Большой же у тебя жизненный опыт, браток! Но про коней ты, я чую, только по Гришиной яркой судьбе знаешь.

– Это верно, командир, – Николай с грустью покачал головой, – Я все больше с безмозглыми людишками братался. За то и терпел от законной власти. А до благородных коней и ихних кобыл я так и не дошел умом. Сам знаешь, насчет кобыл…я вообще-то…тоже…могу. Вот была у нас в порту одна замечательная девица… Ее папаша был, не поверишь…

– Насчет замечательных девиц и их папашах чуть только потом, Коля. После окончательной победы над поганым врагом, который топчет нашу великую Родину кованым фашистским сапогом и не дает, гад, даже помечтать о прекрасном поле и их чудных родителях. Извини, не могу позволить себе слышать такое волнительное и чистое во всех своих отношениях явление, особенно, когда рядом один только грубый мужской пол наподобие тебя или вот этого нашего товарища героического старшего сержанта Тарасова. А за коней я вам сам скажу.