Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

Везло же этому прощелыге Зе Виоле! И ведь никто еще не осмелился прогуляться по его спине палкой, чтобы поставить наглеца на место. У него был длинный язык, и того, кто с ним связывался, не ожидало ничего хорошего. Он считался опасным, говорили, что он хуже черта. Все помнили историю с батраком, который по его милости едва не умер с голоду: беднягу никто не хотел брать на работу. Землевладельцы вдруг перестали ему доверять. А потом открылось, что все это происки Зе Виолы, который оклеветал парня, не простив тому успехов по женской части. И этот лицемер еще сладко улыбался, когда усердно, точно паук всеми лапами, плел паутину интриг. Чаще всего ничего не подозревающая жертва узнавала о них лишь тогда, когда была уже не в состоянии пошевелиться, опутанная по рукам и ногам.

Парни опасались Зе Виолы главным образом по причине его коварства и любви к женскому полу. Стоило молоденькой девушке попасться ему на глаза, он тут же начинал кружить ей голову. Самых аппетитных (и самых юных, заметим мимоходом, потому что они-то как раз самые ветреные) независимо от того, был ли у них дружок или не было, он преследовал и домогался, пока не добивался своего, что случалось очень быстро. Даром что был он неказистый с виду, бедно одет, ничего не имел за душой… А едва одержав победу, Зе Виола оставлял девушку, подхватывал другую, заводил интрижку с третьей, всем обещая жениться, если только «выдастся сезон обильных дождей». Но даже когда выпадали обильные дожди, он все-таки не решался вступать в брак, потому что не было у него ни кола ни двора. Теперь он морочил голову Андрезе из Козьей Долины, дочери Шико Симао, человека уважаемого и зажиточного, у которого было несколько участков земли, свиньи, куры лучшей на острове породы. Он отбил девушку у Гуалдино. А Гуалдино не в пример ему был не каким-нибудь голодранцем, у него и своя земля имелась, и еще он арендовал поливные участки у хозяев, полностью доверявших ему. Зе не просто отбил девушку, он еще похвалялся. Кроме острого языка, у него ничего не было, но девушкам нравились истории, которые рассказывал Зе Виола, их развлекали его басни и прибаутки, забавляли его выходки. Мане Кин то опасался Виолу, то презирал, смотря по обстоятельствам.

Проходя мимо мангового дерева, Зе Виола увидел Мане Кина, который, прислонясь к парапету, глядел вниз, в сторону дома Эсколастики.

— Бог в помощь, Кин! — воскликнул Зе Виола, останавливаясь и насмешливо косясь на него.

— Бог в помощь, — нехотя отозвался Мане Кин.

— Что ты здесь делаешь, парень?

— Я? Ничего.

— Так я тебе и поверил! Думаешь, я не знаю, чего ради ты здесь околачиваешься и кого поджидаешь?

В руках у Мане Кина была мотыга.

— Я возвращаюсь с огорода у Речушки, — произнес он с досадой, кивая на мотыгу. — Просто стою и дышу свежим воздухом.

Зе Виола криво усмехнулся.

— Дышать свежим воздухом можно и у дверей своего дома. Разве ты не видишь, что солнце уже закатилось? А если солнце село, дерево тени не дает.

— Я здесь потому, что мне так хочется. И никому не должен давать отчет.

— Когда же ты едешь? Я слыхал от ньо Жокиньи, что он собирается уезжать дня через три-четыре. А ты?

— Я еще ничего толком не решил.

— Как! Ты еще ничего не решил?! Почему? Тебе не хочется ехать в Бразилию?

Мане Кин молчал.

— Ты думаешь, я ни о чем не догадываюсь? От меня не спрячешься, у меня глаз ястребиный.

— Оставь ты меня в покое, — раздраженно пробурчал Мане Кин. Появление Зе Виолы не сулило ничего хорошего.

— Я только что видел Джека. Он уверяет, будто бы ты не хочешь ехать с крестным. Но я тебе честно скажу, будь я на твоем месте, я бы здесь ни за что на свете не остался. Даже если бы вдруг начались дожди… — Он добавил игривым тоном: — А эта малышка и впрямь недурна. — Зе Виола кокетливо завилял бедрами, пытаясь изобразить Эсколастику. — Она похожа на воробышка. Только тебе она не по зубам, голову даю на отсечение.

— Знаешь, Зе, если ты пришел сюда искать ссоры, то берегись. Лучше меня не трогай. — Мане Кин угрожающе двинулся на него. Лицо у него сделалось таким свирепым, что Зе Виола опешил.

Зрелый плод манго упал с дерева между ними и расплющился о камни. Зе Виола нагнулся, поднял его с земли.

— Хочешь? — предложил он Кину. Тот ничего не ответил. Лицо у него по-прежнему было мрачным.

— Самое подходящее времечко выбрал, чтобы упасть. А то у меня во рту пересохло. — Виола отошел на несколько шагов, обернулся, взглянул на Кина. — Она моя двоюродная сестра. Если ты надумал ехать с крестным, зачем девчонке голову морочишь? Она еще совсем зеленая. Попробуй только к ней сунуться, тебя мигом окрутят. Матушка Тотона шутить не любит. — Он улыбнулся, сверкнув зубами, ударил мотыгой по каменному парапету и ушел.

Светало. Понемногу горы начали выплывать из темноты. В воздухе веяло покоем и свежестью; ночью выпала обильная роса, и камни блестели, точно омытые дождем. Горные вершины были окутаны мраком, но небо посветлело, и сизо-багровое облако на отрогах Алто-Мира стало бледнеть и таять.

Мать и Джек еще не вставали, и Мане Кин осторожно прикрыл за собой дверь. Он взял мотыгу и мешок для картошки. Как это вошло у него теперь в привычку, он сначала направился к дому Эсколастики. Подойдя к хижине ньи Тотоны, Мане Кин увидел, что дверь распахнута настежь. Должно быть, Эсколастика готовит кускус. И в самом деле, она толкла кукурузу, сидя на корточках, и ссыпала муку в стоящий рядом мешок. Мане Кин спрятался за парапетом, прополз несколько шагов на четвереньках и замер, так и впившись в Эсколастику взглядом. Вот она взяла початок и бросила его в ступку. Она делала свою работу старательно и торжественно, словно исполняла некий ритуал: встала, взяла пестик от ступки, как раз посередине, в самом узком месте, и принялась толочь изо всех сил — тум-тум-тум. Это напоминало монотонный танец, стройные ноги Эсколастики были плотно сдвинуты, бедра напряжены, грудь вздымалась в такт размеренному движению рук, иногда она приседала в легком полупоклоне, и тогда под юбкой обрисовывались колени. Девушка ударяла пестиком по початку и тотчас отступала назад, косынка съехала на затылок, груди подрагивали, словно пытаясь вырваться из тесного корсажа.

Привстав, Мане Кин помахал Эсколастике рукой, стараясь привлечь ее внимание. Не переставая толочь кукурузу, она обернулась, встретилась с ним взглядом и в изумлении отпрянула. Она не улыбнулась ему, как ожидал Мане Кин, а испуганно раскрыла глаза, помедлила в нерешительности, выронила пестик, опрометью кинулась в дом, захлопнула дверь и больше не показывалась. Это было предупреждением об опасности и опасности вполне реальной, она хотела сказать: «Нас предали, над нами нависла смертельная угроза». Вероятно, случилось самое худшее. До него донесся голос ньи Тотоны: