Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

Солнце стояло высоко в безоблачном, жесткого стального оттенка небе. Жокинья ехал верхом на муле по узкой тропинке, зажатой между двух отвесных скал. По сторонам расстилались светло-каштановые полосы иссушенной земли. Зеленые кусты и деревья остались далеко внизу. Теперь глазам его предстали усыпанные галькой площадки для сушки белья, полуразвалившиеся ограды хуторов и загонов для скота, выжженные засухой поля. В прежние времена здесь были поливные хозяйства. Оросительные каналы спускались по склонам гор, занимая почти всю долину. Жокинья огляделся вокруг. «Мучительно тяжело становится на душе, когда ищешь напоминания о прошлом в домах, где ты прежде жил, в товарищах, с которыми провел детство и юность, во всем, что окружает тебя, и ничего не находишь, кроме упадка и разорения, — думал он. — Дело не в этих развалинах, они-то как раз в порядке вещей… Мы уже свыклись с ними, мир не может вечно оставаться одинаковым, прогресс зиждется на разрушении, одно сменяется другим, новая постройка возводится на месте старой. Мучительно другое — сознание того, что нечем возместить гибель целого мира, мира нашего прошлого, который был овеян дымкой поэзии и окутан, точно вуалью, иллюзиями; вуаль порвалась да так и осталась разорванной, природа и люди окончательно утратили щедрость и уже неспособны вновь обрести, обновить или чем-нибудь заменить утраченное».

Придя к этому заключению, Жокинья вздрогнул и только тут опомнился. Отказываясь следовать дальше по дороге печальной и тихой поэзии, куда завели его раздумья о прошлом, он состроил недовольную гримасу, не в силах сдержать жест негодования. Заскрежетав зубами, бразилец воскликнул:

— Попугай!.. — Его массивное, немного обрюзгшее тело покачнулось в седле. Расстояние между скалами по краям тропинки было невелико, проход загроможден камнями. Боясь поскользнуться, мул шагал, размеренно и неторопливо переставляя ноги. Только что Жокинья проезжал мимо дома ньо Лоуренсиньо. Остановился немного поболтать со стариком. Просто из вежливости. Даже пошутил, был приветлив. Однако Лоуренсиньо встретил его враждебно, словно были веские причины для этого и он только и ждал удобного случая обрушиться на собеседника.

— Следуй своим путем, Жокинья, и оставь парнишку в покое. Стоило ли ехать за тридевять земель, чтобы совращать людей, будоражить им душу?

Что, собственно, ему до чужих дел? Зачем он сует нос куда не следует? У этого Лоуренсиньо, словно у попугая, мания читать проповеди каждому, кто проходит мимо его жилища. Этого только не хватало! И еще бросается на прохожих, точно дикий кот, яростно фыркает, брызжет слюной, потрясает в воздухе кулаками, показывает свои острые когти, длинные и грязные! Поначалу Жокинья решил обратить все в шутку, расхохотался:

— Это я-то совратитель?! Вы, наверное, принимаете меня, Лоуренсиньо, за самого дьявола!

— Будь я на твоем месте, я бы не приставал к парню, пусть остается там, где сейчас живет, а ты следуй своей дорогой! — воскликнул Лоуренсиньо, дрожа от негодования и неистово размахивая камнем. — Бродяги бездомные, ни стыда у вас, ни совести! Кто уезжает, тот не возвращается вновь, а если когда-нибудь и вернется, то лишь затем, чтобы распродать уцелевшие земли, как это делаешь ты, и послужить мальчишкам дурным примером, похваляясь перед ними своей удачей… Какие достойные дела может совершить в мире человек, если он понятия не имеет о том, что с ним станется завтра; заблудшая душа кормится тем, что ей не принадлежит, урывая кусок у других. Здесь Мане Кин, по крайней мере, знает, что должен браться за мотыгу и обрабатывать землю, оставленную ему Жайме, упокой господь его душу. Это для него единственный способ не потерять себя… А ты ступай своей дорогой, ступай…

«Да-да, ньо Лоуренсиньо, — твердил про себя бразилец, — я понимаю, что вы хотите сказать. Я был способным юношей, повидал свет, заморские страны, людей. Греки, испанцы, португальцы, немцы, китайцы, по сути дела, похожи друг на друга. Каждый объясняется на своем языке, а говорят все, в общем-то, одно и то же. И жалобы, слетающие с их губ, — все равно что негативы фотографий, с них можно сделать более или менее подретушированные копии, одинаковые как две капли воды. Возможно, для вас потерять душу означает то же самое, что для меня выиграть битву с жизнью. Вполне возможно. Но я согласен с вами, что потерял душу. Вернее, ту часть души, которую вы хотите удержать в теле моего крестника, ведь она есть не что иное, как цепь дружеских привязанностей, нежности, любви, привычек, воспоминаний, сердечных склонностей, а долгое отсутствие, время и смерть мало-помалу отнимают их у нас… Вероятно, частица этой самой души, заблудшей и очерствевшей, и возвратилась ко мне в момент чудесного возрождения, она-то и послала меня сюда развеять тоску. Увы! Почти все мои друзья умерли, я встретил на родине чужие, не знакомые мне лица, лишенную травы землю, измученную непрерывными засухами, я не узнал оставшихся в живых приятелей молодости, изменившихся, постаревших и тоже измученных засухами… Уезжая, я оставил здесь несколько полос земли и хочу теперь продать их. Будьте терпеливы. Эта душа недолго во мне продержится. Она слишком чиста и невинна, это голос родины, он доносится ко мне и вновь улетает, словно приветствие дорогого, но уже далекого существа. Горе мне! У меня свои интересы, ньо Лоуренсиньо. Однажды, когда тело мое запросит отдыха, может статься, ко мне возвратится более мужественная душа и заставит меня снова купить то, что я сейчас продаю. Иными словами, я хочу сказать, что, потеряв так называемую душу, я стал немного другим. Я перестал быть наивным и — кто знает — утратил, пожалуй, способность быть счастливым. В сущности, весьма вероятно, что изменился я сам, а не другие. У меня во рту, да и в моей новой душе чувствуется привкус скуки, вот оно как…»

Солнце мгновенно высушило на листьях капли росы. Мане Кин взял мотыгу и направился было к куче мусора, преграждавшей путь ручью, но остановился в нерешительности. К чему стараться? Прежде чем маниока успеет созреть, она сделается добычей вора; может быть, сегодня, может быть, в другой день темным холодным утром на террасу упадет тень человека. «К чему стараться?» — повторил он вслух. Ведь едва придет определенный час, злоумышленник окажется тут как тут, неотвратимый, словно ночная мгла. Никто его не увидит и не услышит. Он возникнет, точно дьявол из преисподней. Пускай Джек, если ему охота, караулит по ночам, пускай ледяной ветер пронизывает его до костей, пускай он спотыкается и ломает ноги в погоне за тенями и призраками…

Увы! Крестный отец убил наивность и мужество, которые, точно дикий кустарник, цвели в его сердце. И насадил вместо них то ли безразличие, то ли смутное недовольство, то ли эгоизм. А может быть, и ничем не заполнил образовавшуюся пустоту. И в душе Кина, как на распаханном пустыре, выросли плевелы одиночества, разлада с самим собой, поражения.