Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

Сонно покачиваясь на волнах, «Гирлянда» без руля и без ветрил неторопливо преодолевала усеянные отражениями звезд валы прибоя.

Пустая, без единого корабля бухта раскинулась широким полукругом. Около Понтиньи, под прикрытием образующего естественную гавань небольшого мыса с возвышающимся под ним старинным фортом, беспокойно сновали лодки, мачты их скрещивались друг с другом во всех направлениях, словно в гавани шло безмолвное, но яростное сражение. Блуждающие огни лодочных фонариков перепрыгивали с мачты на мачту, с одного борта на другой. На том берегу, у самой Понтиньи, огни города бросали бледный угасающий отсвет на море, на приземистые дома, расположившиеся у самой воды вплоть до пристани угольной компании «Шелл», на холм, служащий границей для южной части города. Лежа на спине в двухвесельном боте, Жул Антоне размышлял о жизни; он коротал время в ожидании парусника. Иногда он приподнимался, прислушивался. Снова ложился и думал о том, как все изменилось теперь в порту. Почему сюда больше не заходят корабли? Разве не для того и существуют бухты, чтобы в них находили приют суда? Кончились счастливые деньки, когда у обитателей порта не переводились деньжата. В прежние времена столько было возможностей заработать! А теперь лихтеры для перевозки угля пустуют, нет в них угля — и нечего украсть и продать. Осиротевшая бухта кажется погруженной в сон. Все говорят, что нет никакой надежды. Что Порто Гранде свое отжил, дал все, что мог дать. Все равно как банановая плантация, которая уже принесла плоды. Времена каменного угля прошли и никогда больше не вернутся. Так что же делать? Последовать примеру других? Уехать в чужие края? Но каким образом теперь можно уехать? Приятели его вовремя успели удрать. Пока в порт еще заходили иностранные суда. Пока теплилась хоть какая-то надежда. Для тех, кто уезжал, и для тех, кто оставался на родине. Та самая надежда, что служила якорем спасения многим, похожим на него беднякам. Потому что бухта была центром притяжения и богатых, и бедных. Там продавали, и там покупали. А едва иссякала надежда, иссякала и возможность уехать. И требовалось много мужества и отваги, чтобы смотреть жизни в лицо. Вот и приходится ему проводить целую ночь в боте, покачивающемся на волнах посреди бухты…

За Понтиньей, между Падрао и складами подводного кабеля телеграфной компании «Вестерн», мать и дочь, защищенные от ветра парапетом, ожидали прихода «Гирлянды». Мрачное молчание ночи нарушал лишь монотонный шум волн, скатывающихся в море по прибрежным камням. А вдалеке, на Птичьем острове, мерцал маяк, точно проливал во мраке рубиновые слезы.

Гида склонила голову матери на грудь. Молодая женщина тщетно боролась со сном, все вокруг казалось ей смутным и непонятным, внушающим страх.

— Мама, «Гирлянда» уже пришла?

Мать с досадой сплюнула наземь.

— Как же, пришла, держи карман. Никаких следов, — ответила старуха. Гида снова прильнула к ее груди и задремала. Охваченная непреодолимой сонливостью, мать тоже клевала носом, но ее сон был чуток. А в нескольких шагах от них волны все продолжали свой нескончаемый бег, вздымаясь и падая на гладкие, отполированные прибоем камни.

«В один прекрасный день я спрячусь в корабельном трюме и убегу». Давняя мечта запечатлелась в мозгу Жула Антоне, точно надпись, выбитая на скале. «Уеду… Убегу». Это был труп надежды, покоящийся на глубоком дне моря и время от времени всплывающий на поверхность. Подходящего случая все не представлялось. А может, и никогда не представится. Удача покинула порт. Океанские пароходы исчезли. Остались только лодки да боты, единственное богатство Кабо-Верде. Разве можно их принимать в расчет?! Поэтому пластинка и крутилась без устали: «Уеду… убегу». Мелодия напоминала шум рассекающего волны киля, вызывая в воображении мощный корабль с деревянной резной фигурой на носу. Его привлекала любая дорога. На север или на юг, на восток или на запад — он готов был уехать куда угодно, лишь бы избавиться от этого жалкого полуголодного существования. Найти постоянную работу. Иметь кусок хлеба и деньги в кармане. Когда в порту нет кораблей, жителям острова нечего есть. Потому что кормит их порт, а не правительство. Да, в каждой ложке кашупы, которую он подносил ко рту, Жул Антоне ощущал щедрую поддержку порта. Носил ли он мешки с товарами на спине, толкал ли повозку с углем, сортировал ли его — почти вся его прошлая и нынешняя жизнь зависела от пароходов, бросавших якорь в их бухте. И не только его, но и других сыновей этой скудной земли. Даже когда он копал землю на Санто-Антао. Жул Антоне перепробовал много профессий, и все деньги, попадавшие ему в руки, считал даром этой омываемой соленой водой земли. Первая выкуренная им сигарета была куплена на выручку от продажи угля — он украл его с английского лихтера. Пристально следить, когда сторож зазевается, выбросить за борт большие куски угля и нырнуть за ними — эта работа была ничем не хуже другой, хотя такое ремесло сулило пареньку с пристани больше опасностей, чем дохода. Вся его жизнь была отчаянной борьбой за право ступать по родной земле, обрести свое место под солнцем. Пристрастясь к деньгам — мелкие монетки теперь часто позвякивали у него в кармане, — он перебрал все ремесла, за какие только мог взяться полуграмотный креольский юноша: «мальчик для игры в гольф» (он крал у англичан мячи и продавал их местным игрокам); гид (он водил иностранцев в кабачки с продажными женщинами, отдававшими ему часть заработка, или в трактиры, где контрабандисты продавали вино из Порто, за что получал половину выручки); бродячий торговец сигаретами, консервами, мелочным товаром, крадеными вещами, контрабандой; гребец, спекулянт углем, выловленным в прибрежных волнах; ныряльщик, мальчик на побегушках; поденщик, копавший огороды в Долине Жулиана, где он чуть было не отдал богу душу, заболев перемежающейся лихорадкой; и даже ученик слесаря, помощник, рыбак. В навигационный период, теперь отошедший в прошлое, когда колокола английских компаний звонили не переставая («В море корабль с севера! В море корабль с юга!» — один или два условных удара), Жул Антоне работал в компании «Вильсон и сыновья» и каждый вечер, усталый до полусмерти и перепачканный углем, вместе с приятелями возвращался домой через весь город с полными карманами денег и с надеждой в сердце. То были суматошные дни, — подъемные краны на пристани беспрерывно поднимали и опускали «кардиф» или «ньюкасл», засыпая все вокруг угольной пылью, так что дома стали совсем черными. Буксирные суда, напоминавшие муравьев, привозили и увозили целые лихтеры угля, и их пронзительные гудки вплетались в общий разноголосый шум порта. Женщины толкали вагонетки с углем, доставляя его с пристани на склады — черные горы высились за высокими кирпичными стенами, — и со складов на пристань; казалось, живые щупальцы протянулись от порта к океану, и даже наименее прибыльные дни проходили весело, в постоянном движении и без особых тревог, потому что каждой семье хватало за обедом кашупы.