Михаил Каминский - Переполненная чаша

— Я, между прочим, протестовал против вашей кандидатуры, Борис Дмитриевич. Вы это знаете. Опыт у вас небольшой. Молодость. И вообще. А тут, понимаете, иностранки. Правда, из братской страны, а все же… Но послать, говорят, больше некого… И ваше высшее специальное образование…

Карцев мог бы ответить, что тоже протестовал: столько дел, такие планы! Стоило ли кончать институт культуры, чтобы играть незавидную роль козла отпущения? Послали бы с этими дамами кого-нибудь из областного управления или райотдела культуры. Так нет же! «Вы, Борис Дмитриевич, хорошо подкованы по части теории…»

— Неприлично, — продолжал между тем занудствовать бухгалтер, — вручать деньги, так сказать, в обнаженном виде. Для этого сведущие люди используют конверты.

Неприлично… в обнаженном виде… Стриптиз какой-то! Карцев уже не понимал, о чем говорит ему этот человек, снова водрузивший очки на их законное место. Он сейчас знал только одно: Вера ждет его. Опять ждет. Он даже как будто слышал ее голос, перекрывающий тоску, излучаемую бухгалтером: «Пришел? А не мог бы ты, Боря, в виде исключения прийти хоть разок без опоздания?»

Она ждала в садике рядом с райисполкомом, сидела на скамье, отвернувшись в сторону, откуда Карцев уж никак появиться не мог.

— Не сердись! — крикнул он издали. — Меня бухгалтер учил уму-разуму.

— Всегда и все тебя учат. Но хоть бы кто-нибудь научил приходить вовремя. — Вера поднялась. Голос у нее был насмешливый, а глаза — грустные. — Когда-нибудь я твой Дом культуры взорву. Или подожгу. Ясно?

— Чересчур.

— Я слышала: уезжаешь?

«Если бы она набросилась на меня, — подумал Карцев, — отчитала, мы бы через пять минут помирились. А вот такой кроткий, тихий голос — к долгой ссоре. Как пузыри на лужах — к затяжному дождю».

— Понимаешь, Вера, ждем гостей из Польши. Наших коллег. Для обмена опытом.. А потом… потом мне поручили свозить их в Ленинград. Это ненадолго. И, понимаешь, почетно. — Он говорил ровно, бесстрастно. Это означало: я ссору принял, посмотрим, кто кого. Конечно, глупо, но ничего с собой поделать Карцев не мог.

Вера вздохнула и напомнила:

— Когда-то мы собирались вместе съездить в Ленинград. — И она опять вздохнула: дескать, все, что задумывали, не сбывается.

— Да, — ответил Карцев, — мы собирались в Ленинград. Вдвоем. Мы еще собирались никогда не ссориться и всегда понимать друг друга.

— Прособирались?

— Не знаю. Скучно все это. Я считаю, любая склока, даже самая бурная, — серые будни.

— Я тоже так думаю. Но у тебя все время веселая жизнь: праздники, вечера, дискотеки… Вечер трех поколений. Праздник первой борозды. Танцы и пляски… А вот для меня действительно только будни. Да и то один час в обеденный перерыв.

Это было не совсем так, но близко к истине. И Карцев стал объяснять — тысячный, наверное, раз:

— Работа такая, Вера. Когда другие отдыхают, мы, культпросветчики, трудимся… Вот, например, сегодня. Чествуем Коростылева. Первый директор нашего первого целинного совхоза. Он должен почувствовать, что люди его не забыли. Помнят, любят! — Карцев, воодушевляя себя, повысил голос. Но Вера опустила его на землю.

— Да, редкая у тебя работа… Прекрасные полячки. И ты с ними. Путешествуете. Красиво!

Карцев стал терпеливо объяснять:

— Эти прекрасные полячки заняли первое место среди клубных учреждений у себя, то есть в Польше, понимаешь? И наш Дом культуры тоже, знаешь, победитель… — Он хотел бы довести до конца свою роль понапрасну обиженного терпеливца. Однако не выдержал и, как в бухгалтерии, сорвался на грубость, крик: — Соображай, что говоришь! Это у вас, в райпромкомбинате, всякие шуры-муры. А мы…

— Надень черный костюм, — сказала Вера, непринужденно улыбаясь. — А то в этом ты, как носильщик.

— Я и буду носильщиком. Ты умница. Объяснила, и я понял, кто я и что я в этой ослепительной поездке.

Одна из них, Александра Заборовска, неплохо знала русский и переводила объяснения Карцева своей седовласой попутчице, Мечиславе Чернецкой, которую называла каким-то детсадовским именем.

— Завтра, Мися, в десять у нас встреча с работниками Дома культуры. В двенадцать меня и тебя, Мися, примет заместитель председателя райисполкома… Что мы еще имеем завтра, пан?

— Затем едем по району. В четырнадцать тридцать обед в колхозе «Заречном», знакомство с животноводческим комплексом. Там хорошо налажен отдых… К восемнадцати возвращаемся. Концерт художественной самодеятельности в Доме культуры… В Ленинград мы уезжаем послезавтра. Там у нас в первый день…

— Программа ведь не изменилась? — перебила Карцева Александра и, в знак извинения, легко коснулась его руки. — Так вот, мы знакомы с программой раньше. То есть давно. А сейчас пусть пан простит, мы с Мисей очень устали.

— Извините.

Заметив его смущение, Заборовска улыбнулась:

— Ваш костюм прекрасно сшит, пан. Известный в районе закройщик? Или пан заказывает одежду в Москве?

Карцев смутился еще больше: костюм был польский, а купил он его в районном универмаге.

— В общем, завтра в десять мы ждем вас в Доме культуры, — опустив голову, пробормотал Карцев. — Прошу не опаздывать.

С утра из него вылетали не те слова, какие были нужны. Полячки могли обидеться на это «Прошу не опаздывать». Нашелся начальник! Но — неожиданно — Заборовска дотронулась ладонью до его плеча и заглянула в глаза:

— Есть, капитан!

Потом, выйдя на улицу, он вспомнил ее ответ и удивился: «Почему именно капитан?» Если Заборовска хотела обратить внимание на неподходящий — командирский — тон, то могла бы окрестить его полковником или генералом. Генерал — звучит!

В первый же день их пребывания в Ленинграде ухнула смета. Номера в новой гостинице стоили, оказывается, в полтора раза дороже, чем планировал главбух. А еще Чернецка позвонила в Варшаву и говорила — совсем уж не по смете — почти час. Да и расписок он не взял — неудобно, постеснялся.

— Пан озабочен? — Заборовска раскладывала на столе магнитофонные кассеты, шариковые авторучки, маленькие блокноты. У нее, видно, была страсть к канцелярским принадлежностям.

— Нет, нет, — успокоил гостью Карцев. — Все в порядке.

— Я должна очень много работать здесь. За двоих. — Александра кивнула в сторону Чернецкой, говорившей по телефону. — Мися язык почти не знает. А я выучила за три месяца. Нет, не совсем выучила, но могу говорить. Это нетрудно, когда есть цель. Мне надо знать клубное дело у вас в стране…

— Да, в Ленинграде отличные клубы, — сказал с уверенностью Карцев. Он же учился здесь — в институте культуры.

— Только клубы? — спросила Заборовска.

— И люди, — поразмыслив, добавил Карцев.

— Все люди такие? — Александра глядела на него без улыбки, и Карцев силился понять, к чему она ведет. — Или есть не совсем отличные?