Михаил Каминский - Переполненная чаша

— Как везде. Но отличных здесь все-таки больше.

— То есть интересно! — Александра быстро заполняла страницы блокнота стенографическими закорючками. А Карцев посмотрел на Диму Грошева и тут же отвел глаза в сторону. Димка ему этого не простит. Друг тоже мне, называется, скажет Грошев, сколько времени из-за тебя в трубу. Карцев знал, что у Димки через месяц диплом, но что он мог поделать, если Заборовска сама выбрала именно этот Дворец культуры?

— Мы обязательно попробуем так сделать у себя, — Заборовска с довольным видом закрыла блокнот. — То есть очень интересно!

Она работала напряженно, но, кажется, совсем не уставала. А на Мисю было жалко смотреть: задыхалась на лестницах, семенила в коридорах, морщась от боли. У нее опухли ноги. Конечно, туфли на каблуках в ее возрасте — не подарок. А Заборовской, в общем-то, ничего не делалось. Как машина. И наверняка — старая дева. Посвятила себя работе, других радостей нет и уже не предвидятся. Карцев прикидывал: сколько ей лет? Получалось где-то между сорока и сорока пятью. В общем, много. Очень много!

В гостиницу они каждый день возвращались к ночи. В номере полячек Карцев присаживался якобы на пять минут — только обсудить план следующего дня. А уходил через полтора-два часа. Он добросовестно излагал Заборовской институтский курс клубного дела и все, что знал из недолгой-то в общем своей работы в районном Доме культуры, а она, вцепившись в него взглядом, вела наступление: «Может, пан скажет… Не припомнит ли пан…»

Мися обычно помалкивала. Изредка Александра бросала ей несколько фраз по-польски, и Чернецка на минуту-другую оживлялась, тоже задавала вопросы и, слушая перевод, часто-часто кивала: «Так, так, так… то так…»

Она уже пробовала говорить по-русски: «Я живу в Варшаве. Моя цурка имеет дочка».

Карцев догадывался, что Мися — бабушка. Вот и сидела бы дома с внучкой…

Видимо, он что-то прослушал, потому что Александра снова открыла блокнот и возразила Диме Грошеву:

— То мне кажется неверно. Мы в Польше думаем так… — она вступила в спор. Карцев быстро разобрался, о чем идет речь, и принял сторону однокашника. Но Александра не уступала им, спор затянулся.

— Удружил! — зло шепнул на прощанье Дима. — Мне сейчас только гостей и не хватало. Знаешь, сколько замечаний по диплому накидали! — Но Грошев был объективным человеком. Кивнув на шагавшую впереди Александру, он признал: — А в общем-то твоя Заборовска молодец.

В машине Александра спросила Карцева:

— Пан директор Дворца культуры был недоволен? Мы взяли у него целый день, и еще я дискутировала с ним… Пан директор что-то вам сказал?

— А-а… — Карцев поискал ответ и не очень решительно сочинил: — Пан директор Дворца культуры похвалил ваш кругозор.

Александра недоверчиво прищурилась. Отступать Карцев не мог.

— Так держать, пани Заборовска!

— Есть, капитан…

Черный костюм у Карцева изрядно пообносился. Командировочные уносились со скоростью горного потока, и каждую ночь, перед тем как уснуть, Карцев телепатически беседовал с бухгалтером, который снабдил его всяческими полезными советами, а насчет денег крепко пожмотничал. Выражений в адрес бухгалтера Карцев не подбирал. Да тут еще неожиданно полдня ушло на поиски каких-то особенных плащей. Заборовска объяснила:

— В Польше они есть очень модные, но их нет. А вот у вас я видела.

Эти плащи отыскали в Доме ленинградской торговли. Александра и Мися посчитали свои деньги и стали о чем-то спорить — по-польски. Карцев почти ничего не понял, но он видел: Александра говорит напористо, а Чернецка жалобно. Наконец женщины, видно, договорились и пошли выписывать чеки. И тут оказалось, что плаща Мисиного размера нет.

— Пан капитан все сделает, — решительно заявила Александра.

Карцев набрал в грудь воздуха и направился к директору с этой дипломатической, можно сказать, миссией. Переговоры с директором, как пишут в газетах, прошли в обстановке взаимопонимания и завершились успешно. Только за Мисин плащ Карцеву пришлось доплачивать из собственного кармана. Сделал он это незаметно. А вечером позвонил Вере:

— Выручай.

— В чем дело?

— Вышли, пожалуйста, сотню или полторы. Только телеграфом.

— Широко живешь.

— Это не я.

— Понятно… — Вера помолчала, потом спросила напряженным голосом: — И как же поживают твои прекрасные полячки? Надеюсь, они всем довольны?

Карцев скрипнул зубами, однако ответил с достоинством, коротко, но по существу:

— Одна вся в работе. Другая увлечена оперой.

— Мы тоже собирались в ленинградскую оперу…

— У нас все впереди.

— Повтори.

— Повторяю: Вера, пришли деньги.

— Привет твоим дамам. Пришлю.

В номер к «своим дамам» Карцев вошел злой. Все из-за них! А Заборовска даже не повернулась к нему, курила, коротко затягиваясь. Мися тоже не подняла глаз, вязала. Он заметил, что веки у Чернецкой покраснели.

— Моя пани така флендра, цо не моге купить лендру! [2] Госпожа такая важная, что не может купить кастрюлю. — зло произнесла Александра. — Вы видите эту варьятку? Она действительно сумасшедшая! Она плачет, почему взяла плащ себе, когда так мало денег.

Мися всхлипнула:

— У моей цурки нема мужа.

— Ну так что? — Заборовска вонзила сигарету в пепельницу. — У меня тоже нет мужа, и я уже сто лет забочусь о себе и сыне Анджее сама… — Александра ткнула пальцем в сторону Миси: — Так у нее, пан, есть муж. И она должна ему всегда быть пекна. То есть красивая, милая. И пусть радуется, что пан капитан… как это… добыл… нет, достал ей модный плащ. А у ее цурки все еще будет. И у внучки тоже будет…

— Цо? — Мися переводила взгляд с Александры на Карцева. — Цо пани мовить?

Заборовска заговорила по-польски. Мися достала платок и аккуратно промокнула слезы, а потом вдруг сообщила Карцеву, что мать Заборовской в войну была поручиком и что у нее был крест за храбрость.

— Кстати, — уж совсем, кажется, невпопад добавила Александра, — я родилась в чистом поле. Да, так, поле… и никто рядом… — Она вдруг разволновалась и стала говорить по-русски хуже. — И никто рядом… Мама все сделала сама… И потом еще ходила со мной на руках пять километров, чтобы выполнить задание. Все в порядке, так? — Заборовска улыбнулась.

— Да, — растерянно ответил Карцев, — все в порядке.

Обычно строгая, подтянутая, Александра за эти несколько минут сникла. Будто горела, горела — и погасла. «Есть такие женщины, — думал прежде Карцев об Александре, они и в тридцать, и в пятьдесят выглядят одинаково молодо». А сейчас Заборовска напомнила ему заядлую спортсменку, которая внезапно, в один день, бросила тренировки.

Они довольно долго молчали, Заборовска перелистывала блокнот, слушала через наушники диктофонные записи. Мися снова взялась за вязание. Когда Карцев поднялся, Александра остановила его.