Михаил Каминский - Переполненная чаша

«И правильно, — подумал Беспалов, — что на всех направлениях». Но что-то его в ту же секунду насторожило. А что именно, сразу понять он не смог. Просто возникло чувство, похожее на стыд: словно подсматривает в щелочку за тем, чего посторонним, чужим видеть не полагается. Он догадался, что съемки для телевидения происходили давно — в жаркий день. Рукава белых рубашек у дружинников были закатаны выше локтей, лица блестели. А голоса их при всей нарочитой громкости были ленивыми.

«Не пили мы водку, — сказал задержанный молодой человек. Его улыбка стала еще более растерянной и плаксивой, но не пропала. — Сухое вино и шампанское. День рождения. Понимаете? День рождения!» — выкрикнул он. В это время прямо к его губам поднесли грушу микрофона. И тот же невидимый спросил: «Пожалуйста, ваша фамилия. И где работаете». Мужчина резко отвернулся. А молодая женщина, прикрываясь растопыренной ладонью, жалобно повторяла: «Не надо меня снимать, не надо меня в кино, не надо. Пожалуйста…»

«Что ж вы делаете?! — хотелось закричать Беспалову. — По какому праву?!» Он не оправдывал, нет, ни в коем случае не оправдывал эту парочку, но он твердо знал, что нельзя вот так — без суда и следствия — приговаривать людей к всеобщему позору. Он знал, что мужчине рано или поздно все забудется и простится, а вот женщине этой теперь уж никогда не будет житья в собственном городе. И матери ее житья не будет. И младшей сестре, например. И если эти люди меж собой не женаты, а лишь на подходе к свадьбе, то конец их мечтаниям и планам о Дворце бракосочетания и даже обыкновенном загсе, потому что в глазах собственного кавалера, если он, случаем, не Дон Кихот, молодая женщина навек потеряла красоту, желанность и вообще привлекательность.

Нет, таким беззаконным путем Анатолий Сергеевич был не согласен сражаться со злом алкоголизма. Он наклонился вперед и в знак протеста выключил телевизор. А вернувшись в кресло, откинувшись на его мягкую спинку, закрыв глаза, спросил себя: «А как? Ты что предлагаешь, Анатолий Сергеевич?»

Галя на кухне бренчала посудой. Сосед за стенкой гонял на пределе дозволенной громкости музыку. Сережка заворочался в кроватке и всхлипнул. И Беспалов тоже невольно всхлипнул — почти по-детски, оттого что не хватало или не было в нем мудрости для разрешения проблемы жизненной важности. Видно, слишком долго поливал он ядом то вещество, которое именуется почему-то серым, в то время как из-за своего назначения оно должно называться золотым. «Что ж ты предлагаешь?» — вновь обратился к себе Анатолий Сергеевич, подтягивая ноги в тапочках на сиденье кресла и склоняя голову к плечу…

Прекрасным утром ровно в восемь Анатолий Сергеевич Беспалов вышел из дома. Была весна или осень — это он не разобрал, это ему не снилось; дышалось легко, свободно, улицы были чистыми до неузнаваемости, и он догадался, что прибрали их в его честь, прямо накануне его появления, потому что припоздавшие дворники, встреченные им по пути, раскланивались и снимали головные уборы, находясь в откровенном смущении.

Одет был Беспалов в незнакомый, почти форменный костюм, но без погон и всяческих галунов, коричневого цвета. И галстук на нем был в масть: темно-зеленый, с черной полосой наискосок. Очень строгая одежда была на Беспалове, бодрящая и призывающая к дисциплине и ответственности; впервые надетые туфли совершенно не жали. Как родился он в этих замечательных туфлях.

На ближайшем перекрестке Анатолий Сергеевич помахал рукой Евгению Фомичу Сахарову, который шел по тем же делам, что и он сам, только в другую школу. Поговорить, обменяться мнениями им не удалось, поскольку Евгений Фомич торопился — его школа находилась на окраине города. Он только приподнял атташе-кейс и крикнул, что вчера встречался с Профессором и они вместе разработали новую методику. «Обсудить бы надо!» — предложил Евгений Фомич. «Хорошо, обсудим», — согласился Беспалов и свернул в переулок.

У школы его встречали пионеры с цветами. Букетов, снилось Беспалову, было три. Два Анатолий Сергеевич тут же отдал молодой учительнице, похожей на секретаршу директора их таксопарка, и пионерской вожатой, симпатичной рыжей девчушке. А молоденькая учительница покраснела и протянула почему-то по-французски, хотя школа была вполне нормальная. — «Ме-ер-си-и…». А еще один букет — из белых астр, закутанных в целлофан, — Анатолий Сергеевич оставил при себе, чтобы потом принести домой, Гале. Очень любила Галя астры.

В темноватом, облицованном мрамором фойе навстречу Беспалову выбежал директор школы, пожал ему руку и сказал: «Ваш урок в первом «Б». Мы вам рады, Анатолий Сергеевич». И хотя в этой школе Беспалов бывал много раз, и вообще, в школы приходил он часто — по особому расписанию, утвержденному свыше, — почему-то робость и стеснение не позволили ему ответить подобающим образом. Вместо длинной и культурной фразы, которую он заготовил и разучил перед зеркалом: «Мы с вами делаем общее дело и не пожалеем сил для его успешного завершения», — Анатолий Сергеевич произнес бесцветное «спасибо».

Беспалову сразу же приснилось объяснение: оказывается, он стеснялся по той причине, что не имел высшего образования. Обычную, присущую всем нормальным людям, независимо от возраста, робость в школьных стенах ему удалось со временем преодолеть. А вот мысль об отсутствии высшего образования возникала каждый раз по новой и не давала покоя до тех пор, пока он не оставался наедине с ребятами, — для них, для ребят, его образования на «Урок Джамайки» хватало, и, думается, с лихвой.

На окнах классной комнаты стояли в горшочках цветы, горшочки были целые, не то что у них в школе в конце войны и после. А ребятишки сидели за столами по одному, а не по трое за партой. Проходя между рядами, Беспалов напрасно выискивал на крышах столов процарапанные ножичками имена и другие слова.

Стены класса, как всегда и везде, были украшены портретами великих людей. Писатели — Толстой Лев, Чехов, Маяковский, Горький и Шолохов — это на одной стене. А на другой помещались композиторы вперемежку с художниками. Рядом с Репиным, например, находился Мусоргский, между окнами были портреты Макаренко и артиста Бондарчука в роли Сухомлинского, снятого вместе с деревенскими детьми.

Перед началом урока Беспалов поправил медаль на сине-голубой муаровой ленточке, чтобы привлечь к ней внимание мальчишек и девчонок; на медали большими буквами было написано: «Трезвость». Ему снилось, что он, Профессор, Женька Сахаров, Гриша Артист и другие давно уж привлечены для проведения подобных занятий, получивших законное название «Урок Джамайки». Так давно, что дети и не спрашивают, почему Джамайка и кто он такой, — знают. Уроки проводились в свободной форме наподобие беседы: вопрос — ответ, вопрос — ответ. Только перед началом произносилось краткое вступительное слово, доказывающее категорический вред употребления любых спиртных напитков.