Михаил Каминский - Переполненная чаша

Но все это дело второстепенное: респиратор, нога наружи и качество работы самого Захарова. На первом месте — скандальность ситуации и потеря доверия к ремонтникам. Многосемейный Гоша Челомбитько чуть вообще не отказался от доморощенных, как заявил, услуг. Поэтому Павел Ферапонтович и попросил Молотилова оказать девчатам контроль и помощь. При контроле выяснилось, что они, девчата, хотят хорошо выполнить ремонт, стараются до слез, но не могут, не научились в своем строительном пэтэу. Пришлось образовывать их как бы заново. В то время старшая молотиловская внучка Света была еще крохотной и кушала ацидофилин из детской кухни. Молотилов приобрел лишнюю бутылочку ацидофилина, принес на работу и показал напиток девчатам: вот до такого состояния, юные гражданки, надо размешивать побелку — ни одного минимального комочка!

Вот тогда-то его и закрепили в бригаде главным по отделочным работам. Но, видно, повышение произошло поздновато: Молотилов все сильнее с каждым годом мучился от радикулита. Не помогали ни утюг на поясницу, ни венгерское лекарство, которое — уже со второй внучкой, Викушей, — привезла и оставила сноха. Сказала, что оно поднимает на ноги спортсменов. Молотилов видел по телевидению, как бьют по ногам футболистов и как они корчатся от, боли на зеленой траве, а потом после врачебного вмешательства резво вскакивают и тут же начинают бегать, прыгать и колотить по мячу, словно минуту назад никто и не умирал. Но ему венгерское снадобье почему-то не помогло. Правда, радикулит отступал, но недалеко и ненадолго. Молотилов поддевал под рубаху специальный мохнатый пояс производства Арабской Республики Египет, а вперемежку с ним подвешивал на больное место мешочек с собачьей шерстью. Он вроде потихоньку привык к своей больной пояснице и, наверное, удивился бы, доведись радикулиту исчезнуть совсем, и работал Молотилов не хуже прежнего, да подкосила дополнительная новость. Перебросав за свою ремонтно-строительную карьеру не одну тысячу лопат песка, глины, гравия, цементного раствора и тому подобного груза и в жару, как говорится, и в холод, Молотилов стал по ночам мучиться от новой боли — в руках. Радикулит приходил к нему, как в гости: навестит — и уходит, а эта боль стала вроде соседа-подселенца. Жена Ариша быстро заметила, что Молотилов по ночам не спит и морщится. Не помешала ей темнота и то обстоятельство, что морщился он без стонов. «Беги-ка ты из этой бригады, — сказала Ариша. — Хочешь в другое место, а хочешь совсем. У тебя скоро пенсия сто тридцать два рубля будет, у меня есть столько же. Сын — командир подводного корабля при четырех звездочках уже…» Ариша внезапно заплакала и упрекнула мужа, что не бережет себя и никогда не берег: «Другие вон каждые полчаса перекур устраивают. А ты?» — «Что я? Не хуже других». — «Хуже. Твои перекуры я знаю. Только папиросу в зубы — глянь: трещинка, подмазать надо. Только за спичками в карман — бугорок увидел, затереть требуется. От звонка до звонка с одной папиросой в зубах и ходишь». Она была права: пачки «Беломора» ему хватало на целую неделю…

— Как ты насчет котельной? — спросил Ликер, глядя в окно на темно-серую блочную стену. — Пойдешь? Там тепло и сухо. То, что тебе и требуется. Через месяц ни радикулита, ни остеохондроза.

— Нет у меня этого… — Молотилов запнулся на заковыристом слове. — Радикулит есть, а хандроза не имею. Руки болят, да. Вот тут и в пальцах.

— Ладно, — сказал Павел Ферапонтович, — достаточно и этого.

Его опять отвлек телефонный разговор, А тем временем в кабинет заглянула технический секретарь парткома Свобода Афанасьевна. Увидав, что Ликер занят, она попросила Молотилова:

— Передай Паше, пусть зайдет ко мне за квитанциями на подписку. Там у меня дополнительные лежат. На «За рубежом» и на «Мурзилку».

— Мне тоже «Мурзилка» нужна, — сказал Молотилов, — у меня тоже внучки.

— Во-первых, живет с тобой только одна внучка. Во-вторых, она не местная, а приезжая.

— Мало что приезжая. Моя ведь. А когда уедет, никто не знает.

— Ладно, — сказала Свобода Афанасьевна, — попытаюсь. Где ж ты раньше был, Молотилов?

— Где всегда, там и был.

Она по своему старому обычаю смотрела на него пристально и зазывно. Из-под косой челки. Только эта челка у нее давно не прежняя, не черная, как вороново крыло, а пегая.

— Привет супруге, Молотилов. Передай ей: пусть за кустиками красной смородины забежит. Просила у меня. В воскресенье-то поедете на участок?

— Обязательно, — поспешил с ответом Молотилов. Саженцы были им нужны: от жестоких морозов миновавшей зимой красная смородина на молотиловском участке померзла. Только зря он спешил — Свобода Афанасьевна, тряхнув на прощанье бывшей иссиня-черной челкой, постриженной наискось, от левой брови к правому виску, уже захлопнула дверь.

Ликер наконец освободился от телефона.

— Согласен на котельную? — спросил он Молотилова, который размышлял, по какой причине на участке Троицких прошлой зимой климат не тронул красную смородину. Сам Троицкий не такой уж хозяйственный и предусмотрительный, чтобы согреть загодя — соломой или еще чем, допустим, — хлипкую на холод смородину. Он больше насчет изобретений, у него это с ремесленного. Однажды даже «изобрел», как стащить курицу, когда копали в колхозе картошку. В тот раз он был дежурным; с продуктами, понятно, не разбежишься: пшенный концентрат — предел мечтаний, от картофеля без смазки животы раздувало. Ну, Троицкий и тяпнул курицу в частном секторе. Свернул, как положено, голову, не имея топора (не просить же у хозяйки!), ощипал и в котел. Курица разварилась, ребята съели — и не заметили: им, ремеслухе, иногда, через не могу, как говорится, выделяли что-нибудь из мясного. А потом приехал мастер Ликер, тоже поел из общего котла, вытер ладонью рот, подумал немного и встал в дверях, чтобы Троицкий не сбежал. Несмотря на то что курица принадлежала частному сектору, счет Троицкому Ликер предъявил государственный — на всю катушку. Ремнем. Солдатским. Чтобы о воровстве больше ни-ни.

— Ты заснул, что ли? — уже громче спросил Молотилова Павел Ферапонтович.

— Нет, — сказал Молотилов, — прикидываю, что за фронт работ в котельной.

— Нет там никакого фронта. Сплошной Ташкент. А ты в том Ташкенте дежурный слесарь. Здесь наладил, там починил — и сиди грейся у любого котла. Их, между прочим, семь.

Молотилов поджал губы.

— Мне бы по строительной части. Больше опыта. Сподручней.

— По строительной? — Ликер потрогал кончиками пальцев белый шрам на своем румяном лице. Потрогал с намеком. — Разве ты, — спросил, — у меня не на слесаря учился?

— Слесарил. Фрезеровал. Расточкой занимался. Я же, — напомнил Молотилов, — во время ремесленного на минометных прицелах стоял.