Юй Хуа - Братья

От предположения, что Ли мог принять женские волосы за макароны, все заржали. Писака Лю подумал, что народ-то совсем темный, и громко поправил:

— Бритый Ли, если с голоду помирать будет, и то не пойдет жрать волосню — это он бриться пошел.

Писака добавил, что Ли совсем превратился в одного из персонажей Лу Синя*, только вот имя он запамятовал; как получил деньги, нет бы пойти живот набить, так он все думает о своей черепушке. Наконец Писака не выдержал и подпустил крепкое словцо:

— Этот, мать его, Бритый Ли, совсем закоренел в своем бритоголовстве.

Так и вышло: из парикмахерской Ли выкатился уже с начисто выбритой, как всегда, головой. На следующий день все увидели, как он, сияя, снова вышел на улицу. Как только голова его опять начала сверкать, как начищенная, опухшая рожа тоже покрылась румянцем, словно он только что умял целую рыбину и тарелку мяса в придачу. Оголодавший Ли хоть и выглядел, как побитый солдат, по-прежнему громко приветствовал всех знакомых. Он брел по Лючжэни, оглаживая живот и рыгая, словно только что побывал на роскошном банкете. Народ спрашивал его:

— Что ж ты такое вкуснющее ел? Все рыгаешь и рыгаешь.

— А ниче не ел, — отвечал Ли, поглаживая пустой живот, — это воздух из меня выходит.

Так он прошагал до самой инвалидной артели. В своей вотчине Ли не был уже больше семи месяцев. Едва войдя во двор, он услышал, как матерятся напропалую в своем кабинете хромые начальники, и понял, что они снова режутся в шахматы и мухлюют. Ли громко рыгнул, и две брызжущие слюной головы мгновенно развернулись в его сторону. Увидев Бритого Ли, хромые бросили шахматы и заголосили:

— Товарищ Ли, товарищ Ли…

Потом они потащили его в цех за стеной, где мирно дремали трое идиотов, четверо слепых и пятеро глухих.

— Товарищ Ли пришел! — орали хромые.

После трех месяцев избиений Ли вновь вернулся в прежнее великолепие. Четырнадцать верных слуг окружили его и стали с любопытством разглядывать синяки на физиономии товарища директора и его красные, как тушеная рулька, руки. Все как один ойкали и спрашивали, что случилось. Ближе всего подползли идиоты — аж оплевали Бритому Ли всю голову. Он со счастливой улыбкой отер слюни, но на провокационные вопросы отвечать и не подумал, наслаждаясь любовью и заботой инвалидов. Покричав минут десять, верноподданные смолкли. Тут Бритый Ли смачно рыгнул раза три, и хромые завистливо спросили:

— Товарищ Ли, что ты такое ел вкусное на обед?

— Что вкусное? — Ли сделал знак рукой, чтобы инвалиды перестали голосить. — У кого из вас нюх лучше? — спросил он хромоногое начальство.

Хромой директор посмотрел на хромого заместителя, а тот — на четверых слепцов:

— У них лучше всего.

— Не-не, эти слышат хорошо, — покачал головой Ли и ткнул пальцем в глухих, — а глухие видят. — Потом он смерил взглядом собеседников и произнес: — А у вас руки сильные.

В конце концов Бритый Ли призывно помахал стоявшему рядом озабоченному идиоту, чтоб тот понюхал, чем пахнет его отрыжка. Идиот, хихикая, сунул нос чуть не в пасть Бритому Ли.

— Ну как? Пахнет мясом или рыбой? — спросил он, рыгнув.

Идиот хихикал, не переставая. Ли не оставалось ничего другого, как самому заключить:

— Нет, ничем не пахнет.

Дурак тут же согласно замотал головой, а Ли с довольным видом опять замахал ему руками, чтоб он понюхал еще раз. Проделав тот же трюк, Ли спросил, учуял ли дурак запах риса, и тот, как по заведенному, снова стал мотать головой. Ли довольно ухмыльнулся и велел идиоту понюхать воздух. Тот резво втянул полные легкие, и тогда Ли спросил:

— Не правда ли, пахнет точно так же?

Идиот по привычке мотнул головой, но Ли разозлился и, кивая, поправил:

— Моя отрыжка — чистый воздух.

Придурок, заметив, что Ли кивает, тоже стал повторять за ним. Тогда Бритый Ли опять ухмыльнулся и объявил:

— А почему это так? Да потому что у меня за целый день маковой росинки во рту не было. Да че там день! Я уже три месяца как не ел от пуза, три месяца рыгаю чистым кислородом.

Хромые тут же удивленно вскрикнули, потом охнули слепые. Глухие не слышали, что сказал Бритый Ли, но, глядя на потрясенные физиономии, тоже изобразили удивление. А трое идиотов так и не поняли, в чем дело, и продолжали ржать. Ли решительно вытянул вперед распростертые руки и произнес:

— Давайте все, что у вас там есть в карманах — деньги и продталоны. Накормите своего товарища директора как следует!

Хромые наконец пришли в себя и запустили руки в карманы. Слепые тоже стали ощупывать себя в поисках денег и талонов. Глухие опять ничего не услышали, но смекнули, что к чему — их деньги и талоны тоже отправились в общий котел. От усердия они даже вывернули карманы наружу. Одни идиоты все гоготали, не думая ничего доставать.

— Мать вашу, — честили их хромые.

Из денег набралась одна мелочь, а продталоны были такие мятые — без слез не взглянешь. Ли с самым серьезным видом все пересчитал: денег вышло четыре цзяо восемь фэней, а талонов — ровнехонько на полкило. Он вскинул голову и, глотая слюни, разочарованно выдал:

— Если б еще два цзяо и шесть фэней, то я б смог съесть две миски лапши саньсянь.

Хромые тут же вывернули карманы, показывая, что отдали все. Потом они велели слепым, дуракам и глухим сделать то же самое. Качая головами, они расстроенно обернулись к Бритому Ли:

— Больше ничего нет.

Ли великодушно сделал отрицательный жест:

— Ну ничего, зато можно съесть пять мисок пустой лапши.

Потом он в окружении своих верных инвалидов отправился в столовую «Народная». Карманы курток и штанов у всех были вывернуты и болтались снаружи, словно б кто их ограбил. Лица при этом у инвалидов были довольные, будто в день получки. Двое хромых вышагивали впереди, трое идиотов, взявшись за руки, топали следом, слепые стучали своими палками в самом хвосте колонны. А сам Ли и глухие — по трое с каждой стороны — шли сбоку и поддерживали строй. После прошлой неудачи на фабрике, когда вся толпа отправилась просить для Бритого Ли руки Линь Хун, они шли на загляденье ровно, как войска почетного караула.

Они грозно вступили в «Народную», и Ли шмякнул монеты об стойку кассирши. Сверху он припечатал их жеваными талонами. Тут хромой начальник крикнул:

— Пять порций пустой лапши!

— Иди ты! — перебил Ли. — Не надо пять порций, дайте одну порцию простой и одну саньсянь!

Хромой озадаченно посмотрел на товарища Ли:

— Разве ты не голодал три месяца?

Ли покачал головой в ответ:

— Да я, мать твою, если б три года голодал, и то не смог бы умять за раз пять мисок. Максимум две. Так раз их всего две, че б не съесть одну саньсянь?

Хромой с понимающим видом опять обратился к кассирше и проорал: